Шрифт:
Валерий Барзас
Валерий Барзас
Та заводская проходная…
Он прошел мимо меня, точно меня в природе не было и не я ему открыл дверь проходной. Что-то, впрочем, буркнул невнятное. Лет двадцати пяти, высокий, но тощий, со впалыми щеками и наверняка подобной же грудью.
Пухлая черная куртка, бугрившаяся на нем, мешала в этом убедиться… Кажется, я его где-то видел…
В дверях своего кабинета
— Это кто? — негромко спросил меня шеф. — Кто это?
Я пожал плечами. Хотел было окликнуть визитера, ринуться за ним, но он уже исчезал в дверях моей конторки.
— Наверно, это дежурный с какого-то цеха, — сказал я, направляясь вослед.
— Да, уже время, — успокоенно сказал Минорий Степанович, взглянув на квадратные электрические часы на стене проходной…
Незнакомец стоял посреди конторки, между столом и диваном, и озирался озабоченно. Я же, войдя, озирал его самого с большим любопытством. В уголках его узких сухих губ мне почуялась упрямая капризная злобинка.
— Где этот… — он сделал жест длинной рукой с длинными тонкими пальцами, — журнал?
— А вы, собственно, кто будете? — спросил я весело, дружелюбно. — С чем пожаловали к нам?
— Я с сырьевого. На дежурство. Где тут расписаться?
Его распирало нетерпение, желание побыстрее отделаться. Но у нас так было не принято. У нас (имею в виду мою конторку, проходную, да и весь завод) было принято здороваться, входя и проходя мимо, желательно с улыбкой и рукопожатием, с шуткой-подначкой, с «добрым здоровьицем» и т. д.
— Сырьевой заготовительный? — еще веселее сказал я. — Это же мой родной цех. Я там, считай, двадцать лет отмантулил… А вы, значит, новенький? И кем там?
— Газорезчиком.
— С Васей Дайцевым?
— Ну, — подтвердил и сделал еще более нетерпеливый жест рукой: расписаться!
Это не входило в мои планы.
— Будем знакомы! — я торжественно протянул ему свою открытую ладонь. — Валерий.
Вскоре, не сразу, в моей руке оказалось пять холодных вялых сосисок, брррр, а к ним, в качестве горчицы, что ли, буркновение: «Сергей».
Ритуал — великая, между прочим, вещь! — был исполнен, и я достал из стола вожделенный моим свежим коллегой журнал. И шариковую ручку любезнейшим образом преподнес. А затем еще объяснил, где и что писать: такого-то числа, в 18 ноль-ноль заступил на дежурство, роспись, а следующего числа, в 6 ноль-ноль, покинул завод, и роспись…
Он выпрямился и с выражением усталой брезгливости на лице помахал в воздухе вышеописанными (которым бы по клавишам рояля бегать) пальцами:
— А где этот… ключ?
— Уже взяли. Там дежурный. Марк Семенович Засыпкин. Отличный, рекомендую, человек.
Сергей кивнул с тем же выражением брезгливости на лице и вышел из моей конторки. Нет, таких, глядя ему в спину, думал я, у нас еще не бывало…
Через минуту выглянул в окно: он широкими, гулливеровскими шагами быстро удалялся по главной заводской «аллее»… Чудак-человек, подумал, куда спешит-торопится? Впереди целый вечер и вся ночь…
К воротам подкатил зеленый, вполне
Левой рукой я нажал на кнопку открытия ворот, а правой распахнул дверь конторки и помахал своим коллегам на прощание. Несколько преждевременно: дама вышла из машины и призывно взмахнула рукой:
— Валера!
Я вышел на крыльцо.
— Здравствуй, Валера, — сказала она.
Я давно заметил, что она не скупится лишний раз повторить мое имя.
— Привет, Юрьевна! — сказал я по-свойски, но с чарующей, как сам полагал, улыбкой.
— Валера, чтоб ты знал, — голос Кандауровой заметно подсох, — там у нас еще остались люди. День рождения справляют.
— Опять?! — я был «возмущен». — Моду завели!..
— Это не мода, это традиция, — в голосе Юрьевны звучала вековая усталость от человеческой несуразицы. — Она у меня самой уже вот здесь. В общем, ты последи там…
— Всенепременно! — заверил я и обернулся к ее супругу, улыбавшемуся мне в открытом окне сквозь колючую проседь: — А ты что же, Витек? Ни в одном глазу! Как-то это не типично.
— Нельзя! Еду в ГАИ на техосмотр.
В интонациях его голоса слышалось сильное уважение к данной организации.
— Счастливый путь, коллеги! — подытожил я.
Мне и самому пора было собираться — на обход заводской территории. Первый на сегодня. Мой шеф, Минорий Степанович, это называет: проверить, в каком состоянии нам оставили завод. За всем нужен глаз да глаз, пара зорких и всевидящих. Ибо «народ совсем оборзел», говорит мой шеф…
Яблони нашего сада почти совсем облетели (о яблоках и говорить нечего, все загодя стрясены). И липы в прилегающем сквере с давно заглохшим фонтаном «Слеза комсомолки» тоже сбросили свою крикливо пеструю одежку. Октябрь, рога уж трубят. Лишь тополя упрямо удерживают листву, половина которой даже не пожелтела…
После обхода я докладывал своему шефу обстановку на заводе. Не «по регламенту», а «так»: встретились у проходной, разговорились, попинывая желто-красную листву на асфальте. Минорий Степанович (есть у него еще брат, вы не поверите: Мажорий Степанович, начальник стройцеха) живо реагировал на мой «доклад»: качал большой круглой головой с пухлыми, подозрительно бордовыми щеками, цокал языком и комментировал там, где знал, что сказать. А он, в отличие от меня, всегда знал, что сказать…
Значит, так: на полигоне — полный атас: башню первого крана не отогнали на другой край стрелы, как обычно, в целях предохранения от похитителей, так что кабеля (не мог же я сказать «шибко грамотно» — кабели) висят гармошкой, кучно — срезай не хочу. («Ай-я-яй!.. Да, там был днем какой-то ремонт… Что же это Юрьевна прошляпила! Завтра скажу ей». — «Ничего ты не скажешь, — давал я свой мысленный комментарий, — у тебя через полчаса все уж испарится из головы».)