Табель первокурсницы
Шрифт:
— Да, не скажи, — чужие пальцы до боли сжали мочку уха, — У нее даже сережек нет. И колец. Ни одной блестяшки.
Я сжала ладонь, мир тошнотворно пульсировал в такт боли в затылке, зерна изменений, обычно такие послушные, даже нетерпеливые вдруг показались мне скользкими, словно южные маслины, которые никак не удавалось ухватить. Изо рта вырвался хрип.
— Эх, развлечься бы. Девка-то больно ладная
— Нет времени… — оборвал гнусавый.
— Да, я быстро.
— Идиот, у нее десять поколений благородных предков на лице написано.
— Да брось, какая благородная ходит без камушков, и что такой делать ночью на улице?
— Если хочешь развлекаться, то девку придется кончать и в Зимнее скидывать, — проговорил гнусавый.
— Надо было ее раньше брать, — с досадой потянул то, что обыскивал, — Здесь в два счета на какого-нибудь глазастика наткнемся.
— Хорош, слюни пускать. Всех девок не оприходуешь. Железку отстегни.
— Шааа, — зашипел тот, что обыскивал меня, — Пырялка замагичена. Уходим!
— Погодь…
Магия все еще ускользала от меня. Я снова попыталась закричать, даже заорать так, чтобы стекла в ближайших лавках вылетели. Как бы сейчас пригодился заряд Рут.
Меня рывком перевернули на спину, мир опять расплылся цветными пятнами. Я выдохнула и попыталась закричать, но вышел едва слышный сип.
— Она магичка! — кто-то грубо сжал грудь, потом коснулся значка и дернул, затрещала ткань, — Вот почему нет камушков!
— Всего лишь ученица, не дрейфь, — снова заговорил гнусавый, — Смотри какие чоботы. Моей Марьяше в самую пору будут.
С меня стали стаскивать сапоги, ступней коснулся морозный воздух. Надо что-то делать, что угодно, иначе плавать мне в зимнем море без обуви. Это почему-то показалось ужасно несправедливым.
Я подняла, казавшуюся тяжелой голову и застонала, стараясь ухватить магию, и сильно удивилась, когда мне это удалось. Правда, совсем не так, как надеялась. Непривычный огонь и неподатливый лед. Ухватив одну маслину, я с трудом удержала, заставляя зерно проснуться. Наверное, все оттого, что мысли крутились вокруг Рут и ее заряда, вокруг крика. Ведь звук — это всего лишь колебания воздуха, их не потрогаешь и не возьмешь в руки.
Зерно изменений качнуло эти колебания сначала в одну сторону, потом в другую увеличивая амплитуду. Стон перешел в мычание, потом в крик, потом в вой… И наконец, в визг, от которого один из грабителей уронил сапог и упал, зажимая руками уши. Еще долго на этой улице будут рассказывать, что слышали в ночи крик раненого демона, но это будет потом.
Я кричала, пока могла, подпитывая звук магией. Кричала, пока были силы и воздух в легких. Кричала, пока голова не упала обратно на мостовую. Боль пронзила затылок, словно в темечко вогнали острую спицу. На миг мир вокруг: улица и второй грабитель, что смог удержаться на ногах, стали четкими-четкими, будто на них навели увеличительное стекло, а потом на все набросили четную тряпку, и звук исчез. Все исчезло.
Запах был просто отвратительным. Резкий, навязчивый, он, казалось, проникал
Так же нестерпимо воняла нюхательная соль матушки. Пару раз, увидев ее в обмороке, я с энтузиазмом совала пузырек из темного стекла ей под нос. Позднее графиня Астер слезно попросила меня пользоваться для этой цели духами, целительский эффект тот же, а вони в разы меньше. Я послушалась. Эффект и вправду был живительный, даже когда духи кончились, а флакон горничная вымыла с мылом.
Я безуспешно старалась отвернуться от отвратительного запаха, но он навязчиво следовал за мной. Пришлось открывать глаза, склонившаяся ко мне девушка выпрямилась, убирая вонючий флакон.
— Что… где я? — спросила я, оглядываясь, и тут же вспомнила, что была тут раньше и видела эту кудрявую растрепанную девушку, — Мастерская Ули, — сама себе ответила я, а продавщица закивала.
Рядом топтался ее брат, судя по снегу на куртке, именно он и принес меня сюда, невзирая на увечную ногу.
— Вы так кричали… так кричали, — девушка протянула руки и помогла мне подняться, дощатый пол неприятно холодил ноги сквозь плотные чулки, значит, сапоги с меня все-таки сняли, — Ну, что вы у нас тут забыли на ночь глядя, — попеняла она, подводя меня к стулу, на который, я с облегчением опустилась, — А ли не знаете, у торговых рядом давно лихие люди промышляют, шваркнут по голове тяжелым поленом, — я коснулась затылка, с губ сорвался стон, мир тут же утратил четкость, очертания витрин и прилавка раздвоились, на темечке выросла шишка размером с орех, — Вот-вот, — словно подтверждая, продолжала девушка, — Шваркнут и последнее снимут. И хорошо если так, а то ведь шваркнуть можно так, что с богинями раньше времени встретишься.
Парень не прерывал сестру, только смотрел и хмурился.
— На вас пальто за пять золотых, — девушка коснулась рукава, — Да и сапожки, я вчера заметила, не меньше чем за три, эх, леди…
— Их поймали? — спросила я.
Девушка, замолчала и отвела взгляд. Словно у нее кончились только что сыпавшиеся, как горох, слова.
— Вы даже патруль не вызвали? — тихо спросила я.
— Леди, вы уйдете, а нам еще здесь жить, — сказал парень.
— Мы не трогаем их, а они нас, — согласилась девушка, — А тот, кто бродит ночами по улицам, сам напрашивается на неприятности. Девы повелели спать…
— Ладно, — проговорила я, вставая со стула, тупая боль прочно обосновалась где-то в районе затылка, но пока ее можно было терпеть. Холод пола коснулся ступней. Первоочередная задача — найти обувь, босой далеко не уйти. — Могу я купить сапоги? — Я оглядела полутемную лавку, уж чего-чего, а этого добра здесь было навалом.
— Хм, леди, а оплатить покупку, — парень выделил голосом слово «покупку», — Вы в состоянии?
— Войт, — воскликнула девушка, но не кинулась к прилавкам, а продолжала так же выжидающе смотреть на меня. Слова и поступки — разные вещи.