Таблетки Сансары

malaha

Тело привыкало к боли, ощущения которой с течением времени перестало заботить, скорее, воспринималось, как должное. Разум Атэ, замкнутый в чужой среде, без возможности делиться мыслями, парил далеко за пределами не только маленькой серой палаты психбольницы, но и времени. Он летел в прошлое, в воспоминания о детстве, проведённом в учении и упражнениях, о родном доме, о прошлом, которое на самом деле находилось далеко в будущем. Организм истощался вместе с жизненным огнём в глазах, недели теряли счёт. Иногда взгляд, скользящий, по поднятой исхудавшей руке, затем цеплявшийся за некрасивую люстру посреди белого потолка, силился увидеть сквозь стены, небо и пространство того, кто всё это придумал и воплотил в жизнь. И мимолётные мысли превращались

в немой отчаянный вопль: «Зачем?!»

Часть 13

Звонок ровно в без пятнадцати девять утра мгновенно выпустил из душных переполненных классов среднестатистической городской школы десятки кричащих детей, сразу же заполнивших столовую, на прилавки которой только-только выложили горячие булки. Почти всегда хмурые, привыкшие к ажиотажу после первого урока полненькие женщины не спеша обслуживали огромную толпу вечно голодных школьников, сминавших в протянутых вперёд руках затёртые купюры и звеня бренчащей мелочью ото всех сторон.

Лидия Матвеевна не любила стоять возле стола вверенного ей класса, да и вообще не любила стоять перед кем-либо. Не одну тысячу дней она может припомнить, как один похожих на этот. Пожалуй, уже вошло в привычку так жить, из года в год выбираясь в отпуск в одно и то же место, время, и работая 10 месяцев в году, меняя лишь свою одежду в соответствии с погодой на улице. И на лице её читались отпечатки этой череды идентичных друг другу суток. Стоило бы отнять у женщины её работу или семью, и мир её бы рухнул, ведь в нём не осталось бы наполнения.

Говорят, физический мир не имеет цвета, что цвет – это реакция мозга на игру уловленных хрусталиком глаза отражённых лучей. И, хотя за много лет бумажной работы зрение Лидии Матвеевны упало довольно сильно, она как никто другой видела, насколько стремительно всё катится в Тар-тар. Глубоко продуманная система программирования сознания подрастающего поколения играла слаженно, вгрызаясь в детские умы заучиванием преподносимых им на блюдце ещё детсадовских порций ложных истин. Но настолько далеко женщина не заходила в своих размышлениях, чтобы осознать всё зло её работы, которой она посвятила большую часть жизни. Лидия Матвеевна вполне довольствовалась честно заработанной ею платой и вручёнными за трудовые заслуги наградами, чем искренне гордилась, а иногда даже подумывала, что, в общем-то, любит свою работу, несмотря на появившуюся нервозность и подёргивания. История этой, да и многих тысяч других таких же женщин, проста, банальна и стандартна. В ней не присутствовало ничего сверхъестественного, никаких умопомрачающих баек и головокружительных приключений, ничего особенного. Мамин выбор педагогического института (за неимением других вариантов), жизнь по накатанной, замужество и беременность на последнем курсе, еле сданный диплом в силу интересного положения и тридцать пять лет однообразной работы, что перестала хоть как-то вдохновлять уже спустя полгода.

Стук недорогих заношенных каблуков под тяжестью грузного тела заглушался криками младших школьников, ошалело носящихся по коридору будто в неистовстве. Закрывшись внутри душного кабинета, Лидия Матвеевна рассчитывала провести оставшиеся пятнадцать минут в тишине. Она сняла очки в толстенной оправе и устало потерла пульсирующие виски, в которых молотом отражалось эхо бьющегося немолодого сердца. Украдкой метнувшись в сторону высокой стопки неразобранных тетрадей, взгляд учителя остановился на корявой подписи валявшегося на краю бокового стола дневника: «Артём Арин». Совершенно нового, к слову сказать! Лидия Матвеевна с содроганием вспомнила этот каждодневный её ужас – грубость и хамство, ответить на которые нечем, и нельзя, припомнила, как, стоя перед ним, представляла, как бьёт его нахальную физиономию, чтобы хоть как-то отыграться и не поддаваться на открытые подростковые провокации. К счастью, его наконец перевели куда подальше, и Бог с ним.

Существуют люди, их совсем немного, чья работа – есть призвание. Призвание –

врач, учитель, программист и даже каменщик. Но как раз призвание – не есть их работа, настоящая работа их состоит в том, чтобы истинно держать благое ремесло в высшем мастерстве и совершенствовать его, быть теми, на ком оно держится, как ремесло, хотя зачастую они и не замечают своего высокого значения в радости от плодов собственной работы. Но есть и те, кто пришёл в ремесло по накатанной. Они никогда не любили своего дела, привыкли к нему, как к ежедневному блюду и кормились им же, гордясь несколькими достижениями, с боем отобранными у нераскрывшихся талантов. И мыслить дальше было страшно, а вдруг разум выйдет за пределы, которые им же и возведены? Что же будет тогда? Вот и было страшно.

Лидия Матвеевна относилась к категории последних, и проблема, нарушавшая её рабочую привычку – поведение Артёма. Он, словно бельмо на глазу, черная строка в отчётах на планёрке, главная причина притязаний со стороны начальства. Наконец-то его нет рядом! Женщина уже на третий день вздохнула спокойнее, работа пошла по тысячу раз прокатанной дороге, чья колея успела стать родной. Таким вот образом однообразие придавало физическому мирку в голове Лидии Матвеевны, пусть и надуманных, но довольно ярких красок.

Часть 14

Купол неба блеснул точками далёких звёздных огней, что светили в отсутствие облаков, озаряя иссиня-фиолетовую высь. За стеклянной дверью стояла девушка. Артём едва ли не снёс её, завидев довольно поздно. Каштановое каре, едва касавшееся плеч, прямыми линиями обрамило холодные глаза, прямо смотрящие на парня, спутав и так неясные его намерения.

– Совсем больной или да? Куда собрался? – раздался тонкий голосок в темноте.

Артём слегка сконфузился от звука чистого русского языка, что постепенно стал забываться за изучением местного диалекта. Но более всего поразила простота общения – таких оборотов здесь не употребляют. Тогда откуда эта неизвестная ему девчонка знает, как общаются его сверстники?

– Прогуляемся?

Артём за всё время своего пребывания на новом месте не имел ни единой возможности взглянуть на здешнее небо, вдохнуть здешний уличный воздух. На занятиях дроиды долгие часы декларировали своими неестественными голосами законы мироустройства, говорили о том, что существование современной цивилизации максимально адаптировано к природе, не нанося ей вреда и внушительная часть площади городов представляет собой самые обычные, естественные заросли. Однако, все эти знания являлись исключительно теоретическими, воображёнными. И всё же, Артём был шокирован: здание замка сплошь покрывал густой плющ, обнимая его. Огромные растения покоились везде, куда бы ни падал взгляд. Дорожки крепились на редких подставках, чтобы не мешать флоре. Слуха касались настоящие звуки леса, вокруг разносилось стрекотание сверчков, появлявшееся в объявшей всё ночной тишине, будто поплавок на водной глади, не имевшее сил всколыхнуть её хотя бы немного. Тихие глухие шаги лишь немногим отвлекали от спокойствия и умиротворения, которого, пожалуй, Артём испытывал всего несколько раз за всю свою жизнь. Он и не заметил, как сложенные руки девушки незаметно появились рядом с его ушами, щелчками пальцев выводя из транса.

– Мой тебе совет, парень, вернись назад и прояви прилежание в учёбе: пусть тебе доверяют настолько, чтобы допустили в Академию. Атэ там обучался. Этот ботаник всю жизнь в книжках провёл и к себе не подпускал, так что общаться с ним была не судьба. А с тобой я бы поболтала.

– Ты чё несёшь… – устало выдохнул Артём. Ему так надоела эта неразбериха, что не было больше ни сил, ни желания вообще о чём-либо мыслить.

– Я тебе дело говорю, и не груби мне, как никак помочь пытаюсь. Одно скажу – на рожон не лезь. У сестрички Атэ на него явно планы были. Да и до сих пор есть, как я погляжу. – голос незнакомки казался резковатым, она делала вид, что не замечает внезапно появившегося раздражения.