Тадзимас
Шрифт:
Однако с Володей явно что-то происходило загадочное для меня. Но что?
Лезть к нему с вопросами считал я неприличным.Оставалось беспокоиться и ждать – сам небось мне скажет.
И вот, уже в конце восьмидесятых, после долгого отсутствия, Володя Бродянский вдруг появился у меня.
Одет на удивление просто. В кацавейке какой-то или в бушлатике. Шапчонка на нем куцая. На ногах – простые, грубые ботинки.
Под мышкой – сверток. В свертке – кулечки: ягоды, капуста кислая, хлебушек, еще что-то.
Обрадовался
Присели, разговорились.
Оказалось, дом свой в деревне он продал за бесценок. Одну из комнат своих в коммуналке, в центре Питера, где жилье на вес золота, отдал соседям, просто так: живите!
Библиотеку свою – всю! – он роздал. Хорошим людям. Чтобы читали, ума-разума набирались.
Всю мебель свою тоже людям раздарил. Спит прямо на столе, без постели. Питается чем Бог пошлет. Где-то все время бывает, куда-то ездит, много ездит.
Что такое? Что за чудеса?
А Володя, весь такой просветленный, тихий, улыбчивый, из сверточка своего фрукты и овощи скромные достает, хлебушек отламывает, мне протягивает:
– Кушай!..
Ну прямо как у Хлебникова:
«„Кушай“, – всадник чурек отломил золотистый, мокрый сыр и кисть голубую вина протянул на ходу…»
И еще:
«“Кушай, товарищ“, – опять на ходу протянулась рука с кистью глаз моря…»
Так и Володя.
На ходу, расхаживая по комнате, отламывая и протягивая мне простую свою еду:
– Кушай, Володенька!..
Боже ты мой!
Я – глаза на него вытаращил. Смотрю – и с трудом воспринимаю происходящее.
А он – светленький, чистый весь какой-то, чистый-чистый, будто вот только что умылся или даже в бане попарился – и вышел на свет божий, умиротворенный, спокойный.
Весь – ясный. Как белые ночи.
Ходит и ходит. Что-то тихо, так тихо, самые простые слова употребляя, говорит – о жизни, о погоде.
У меня в этот день сильно болела голова. Давление поднялось. Мне больших трудов стоило воспринимать моего друга Бродянского в новом качестве.
Я возьми да и скажи ему об этом. Без церемоний.
Он сразу остановился. Повернулся ко мне. Внимательно посмотрел на меня. Будто даже прислушался ко мне: что там у меня, внутри?
Лицо – белое, удлиненное, бледное. Глаза – ясные-ясные, просветленные, проясненные, будто важную истину постигшие. Смотрит на меня и молчит.
Потом спрашивает:
– Болит голова?
– Болит, – говорю.
– Давно болит?
– Второй день.
– Очень болит?
– Очень. Чего уж там скрывать. Замучился. Терплю вот.
Володя выпрямляется, как-то вытягивается вверх, весь, и становится, и так худой, еще тоньше.
Ну прямо луч света, а не человек.
И говорит мне спокойно:
– Скоро перестанет болеть.
– Откуда ты знаешь? – спрашиваю.
–
Отошел от меня метра на три и говорит:
– Встань.
– Зачем? – удивился я.
– Так надо.
Встал я с дивана. Стою напротив него. Смотрю на него.
Он еще более светлеет. Словно ток таинственный какой-нибудь сквозь него проходит. Чувствую, что пронизывает его всего эта энергия.
Глаза у него увеличиваются. Вижу в них неземной какой-то, нездешний свет.
Володя смотрит мне в глаза. Не пристально смотрит, а пронзительно. И такое добро, такое тепло вдруг почувствовал я в этом взгляде его, что и сам будто стал наполняться этим, исходящим от него загадочным светом.
– Все! – сказал Володя. – Больше не будет болеть у тебя голова.
И я, вы только представьте себе, вдруг осознаю: нет больше головной боли! Не болит голова. Не бо-лит. И все. Чувствую себя – посвежевшим. Прилив энергии чувствую. Радость жизни чувствую. Поразительное дело.
Володя этак руками, в обе стороны, сделал жест, словно обнял что-то и снял, и убрал куда-то. Стоит себе, улыбается.
– Слушай! – говорю я ему. – Как это у тебя получилось? Как это ты сумел?
– Да так, – отвечает. – Получилось. Умею.
Тут уж меня не просто любопытство разобрало. Я поражен был до глубины души. Да что там, потрясен просто!
Надо же – мой друг, и столько лет мы знакомы, и никогда ничего подобного за ним я не замечал, а тут – такие чудеса!
– Ты волшебник? – спрашиваю его, по-детски, наивно, конечно, спрашиваю.
А что оставалось?
Молчит. Улыбается только. Покачивает головой. А куда покачивает – в стороны или взад-вперед, то есть утвердительно, – не поймешь. Как-то очень уж загадочно покачивает.
Стоит, спиной к окошку, лицом ко мне. Спокойно и таинственно улыбается. Молчит и улыбается.
Не человек, а световой луч.
Но смотреть на этот световой луч совершенно глазам не больно. Наоборот, приятно. И даже, чувствую, полезно.
Лечит меня этот свет, вот что. Осеняет меня.
– Ты целитель? – в упор его спрашиваю.
Молчит, улыбается.
Свет от него струится.
– Ну серьезно, Володя! – расспрашиваю я его. – Мне надо ведь понять, что к чему. Ну, опростился ты, это я понимаю. Так бывает. Значит, так надо было. Ну, все имущество свое ты людям роздал. Тоже, в общем-то, понимаю. Ну, путешествуешь везде. В народ ходишь. Где бываешь – не спрашиваю. И это вроде я понимаю. Но вот как это ты исцеляешь – не понимаю. А то, что ты именно исцеляешь, – факт. И это вот только что, прямо здесь, произошло. И не с кем-нибудь, а со мной. На себе я все это испытал. Это – случай излечения. Исцеления. Значит, ты все-таки целитель? Ты стал целителем?