Таёжная кладовая. Сибирские сказы
Шрифт:
Одно осталось – пробираться в избу да на полати лезть. Обошлось на этот раз – только мать и подала голос из темноты на шебуршание:
– Озябли, полуношники? Время ли по чердакам-то слоняться?
На полатях ребята расплели себе рога, обчесались пятернями и давай шептаться, покуда мать не заругалась.
Притихли Гурьян с Минькою, а сон только того и ждал.
Утром Сизарихе шабур какой-то понадобился на полатях. Сунулась она наверх – батюшки! Поизмазаны ребята, что головёшки нежат. А лохматы! А исцарапаны! Кинулась
– Вставайте, прокудники! Живо в баню, покуда отец не явился.
Дала обоим подзатыльников, сама заторопилась корову доить. Без матери братья набузовали в корыто воды, полезли мыться. Сидят шушукаются между собой – что делать? А банная дверь как распахнётся во всю ширь! И стоит на пороге живёхонькая бабка Пройда!
Сизарята чуть не утонули в корыте.
А ведьма поглядела на братьев сквозно да и говорит:
– Как время придёт могилу копать – ройте сами! Место берите у трёх берёз. Поняли? У трёх берёз!
Повторила так ведьма и пошла прочь, а у ребят заднушки ко дну пристыли.
Тут во дворе мать истошно завыла!
Надёрнули ребята одежонку, выскочили из бани, а мужики деревенские несут через огород с поганого пустыря чёрного, как земля, отца… Вот те и бабка Пройда!
Бабы уж во двор набились, стоят, судят потихоньку:
– Ето черти Броньку на пустыре загоняли. Вечор грозился подстеречь Пройду за её варевом… Вот и подстерёг!
– Жалко мужика из-за детей, хоть и дурак.
– Как теперь Сизариха останется? Вьюшка-то хоть и черна, а тепло держит.
– Конешно. Не ядрышко он был ореховое, но и щербаты грабельки сено гребут…
Стоят Гунька с Минькою, разговоры бабьи слушают, однако нутром понимают, что сами они отцовой смерти первая причина. Оттого-то и потупились братья сильнее печального и на людей не могут смотреть.
Утром другого дня засобирались мужики покойнику могилу копать. Но Гунька с Минькою вперёд вышли:
– Сами будем рыть!
– Не принято своим-то…
– Сами!
– Господь с имя, пущай идут, – решила за всех самая древняя бабушка. – В этом завете одно только сердоболие, а греха никакого нету.
Взяли Сизарята лопаты, прихватили лесенку, пришли на кладбище. Тихо кругом. Осень уже успела сбрызнуть берёзовые листочки желтизной, а тепло. Однако братьям зябко сознавать, что кончилось их неуютное детство и надо теперь думать не только о себе, но и о горемычной своей матери.
Стоят ребята, прикидывают, где могилу начать.
– Тут по три берёзы целое кладбище.
– А вот за бояркою…
– И правда! Што сёстры.
Пошли братья за боярку, а там, между трёх берёз, простору как раз на одну могилку, и уж само рытьё кем-то начато. Только ни копальщика, ни лопаты не видно.
А ведь деревня не уезд и даже не волость, тут каждый знает, сколько покойников случилось. Выходит, что могилка кем-то начата ни
– Должно, вечор мужики начали копать, – стоит, гадает Гурьян.
– Мы бы про то знали, – не соглашается Михаил.
– Тогда Пройда…
– Ну тя! – испугался Минька. – Ещё, поди-ка, и на нас наколдовала… и мы тут ещё помрём! Пойдём отселева.
– Куда? – ответил Гунька. – Ежели Пройде надобно человека уморить, она его хоть где сыщет.
И, словно бы в подтверждение сказанного Гурьяном, углядели ребята на близкой кладбищенской дороге неторопкую согбенную спину бабки Пройды…
Только лопаты замелькали в руках братьев. Копают Сизарята, а земля до того мягко подаётся, словно могила уже кем-то копана на всю глубину да засыпана для интересу непонятного.
К полудню мальцы, считай, справились со своей невесёлой работой; осталось на вершок углубиться, и можно отряхивать штаны. Тут вот Гурьянова лопата и уперлась во что-то неподатливое.
– Гроб!
Но Минька зря вылетел наверх, как подкинутый, – под лопатой оказалась старая корчажка, а в ней тряпица с деньгами!
Найденных денег было не так уж и много, чтобы Сизарям сразу захотелось другой жизни, но на завтрашний день можно стало глядеть без боязни. И вдовьи слёзы на глазах самой Сизарихи скорее ожидаемого высохли, с полным-то карманом…
Ладно.
Вскорости померла и бабка Пройда.
Деревенским сходом было решено похоронить ведьму на поганом пустыре, да чтобы душа её неусыпная ночами больше не блукала по дворам – воткнуть на её могиле осиновый кол.
Миньке с Гунькой чаще других доводилось потом ходить мимо Пройдиното пустыря: то на речку побегут купаться, то рыбки на уху добыть, то травы покосить на пологом речном берегу.
И чем выше поднимались ребята годами, чем глубже сознавали они истинную причину отцовой смерти, тем неотступней одолевала их загадка – каким таким манером, каким чудом оказались тогда под Гурьяновой лопатой деньги? Тем невыносимей было видеть им осиновый кол на поганом пустыре.
Сизариха взялась жаловаться соседям:
– Вышла надысь потёмками на крыльцо, а они оба стоят, на пустырь глядят, шепчутся. Ой, подружки-подружки! Ой, чо мне делать?! Томятся мои ребятки…
– Бабку искать, – советуют. – Пущай придёт порчу выльет. А так хоть задумайся – одной думой и комара не убьёшь.
Но скоро отпала нужда бабку искать. На Семён-день [4] чуть свет тарабанит Фроська Халина в Сизарево окно, шумит:
– Эй, хозяйка. Выходь скорейча, глянь-ка, что на пустыре-то деется!
4
Семён-день – 14 сентября. С этого дня по 21 сентября – старое бабье лето.