Таежный гнус
Шрифт:
— Как получится, — нерешительно ответил чернявый, будто боялся открыть тщательно охраняемую служебную тайну. — Думаю, три-четыре дня, не больше.
— Если не секрет, что собираетесь проверять?
— Какие там секреты, — отмахнулся мужик с залысинами. — Все давно обсосано и обгрызано. Порядок в казармах, выполнение распорядка дня, медицинское обслуживание личного состава, питание, нужники, бельишко. Дисциплинарная практика. Короче, от А до Я.
— Ну, вы — понятно, а что будет проверять Тарас Викторович?… Кстати, хочу спросить: откуда он взялся? Действительно, из Главного Управления?
— Добято? —
— Не бойтесь, ребята, — могила!
Парамонов почувствовал облегчение. Будто с плеч свалился давящий груз, голова очистилась от не менее тяжелых подозрений. Скорей всего, москвич — из Особого отдела. А как же иначе? Пропал не просто командир подразделения — офицер, командующий военными строителями на совершенно секретном об»екте. Как же можно обойтись без вмешательства Службы госбезопасности!
Теперь розысками Королева займутся не дилетанты, подобные Сомову, и не недоучки типа Толкунова — настоящий профессионал…
Наконец, в коридоре появился Виноградов. Вымытый, свежевыбритый. От него так несло сложным ароматом зарубежного одеколона, что в носу зачесалось. Сапоги надраены до зеркального блеска, брюки-галифе отглажены, кажется, дотронешься до острой складки — порежешься до крови. Короче, не человек — офицер, срисованный с плаката о правилах ношения военной формы.
Из своей комнаты, почему-то смущенно улыбаясь, вышел Тарас Викторович.
— Ну, хозяин, веди на ужин. Честно говоря, лично я проголодался, — доброжелательно промолвил он. — В поезде попили чаек с хлебом — все питание. Стыдно признаться, но организм требует своего.
— Прошу!
Командир отряда сделал знак дневальному, тот приглашающе открыл дверь, пропустил в «залу» гостей. Последним вошел Парамонов. И… обомлел.
Нет, не по причине обилия выставленных дефицитных деликатесов — знал хозяйственные способности Толкунова, не зря выбрал его своим замом по снабжению. Пусть временным, но — замом. Между глубокими мисками, заполненными красной икрой, тарелками с балыком, непременной «солдатской» сельдью, украшенной кольцами лука, сырокопченной колбасой, сыром, вазами с фруктами выставлены… бутылки коньяка. И не просто выставлены — вызывающе выпячиваются.
Подполковник отлично осведомлен об устойчивой антипатии Виноградова ко всем видам алкогольной продукции, начиная от примитивного пива и кончая всевозможными коньяками. И вдруг перед ним — зловредные бутылки! Ехидно подмигивают золоченными крышками, щерятся красочными наклейками. Дескать, плевали мы вместе с талантливым снабженцем на строгие полковничьи запреты, чихать хотели на твои, Парамонов, предупреждения!
Виноградов перевел негодующий взгляд со злополучного пойла на командира отряда, но сдержался. Вокруг стола — озабоченные, хлопотливые женщины: квартирная хозяйка Толкунова Евдокия, две молоденькие супруги командиров взводов. В женском
Резко повернулся и, стараясь не смотреть на злополучные бутылки, уселся на заботливо придвинутый снабженцем стул.
— Я что тебе приказал? — напряженно улыбаясь рассаживающимся за столом гостям, зло прошипел подполковник на ухо прапорщику. — В порошок сотру паскуду! Завтра же — в роту! Каптенармусом, вечным дежурным по отряду! На кой хрен мне нужен такой хозяйственник!
Удивительно, но Толкунов не испугался, лицо не покрылось трусливой испариной, не затрясся жирный подбородок.
— Так вы же говорили о спирте? — невинно прошептал он. — Как приказано, припрятал до особого… подмигивания.
Хотелось, до чего же захотелось Парамонову схватить ехидного зама за портупею, удерживающую женскую грудь, и выбросить в коридор! Но не устраивать же разборку на глазах членов комиссии! Ну, погоди, паскуда, все так же напряженно улыбаясь, подумал он, уедет Виноградов — так отделаю — мигом похудеешь!
— Не ругайте прапорщика, Сергей Дмитриевич, — попросил Добято. — Он сделал, как надо. По русскому обычаю гостей привечают не словами да поклонами — стопкой водки да горбушкой хлебца с солью.
Пришлось покориться.
— Откушайте скромного таежного угощеньица, — соловьем разливался прапорщик, бегая вокруг стола. — Все наше, не купленное, собранное в тайге, выловленное из речушек…
— А это тоже росло на кустах? — полковник гневно ткнул падьцем в жаренного поросенка, обложенного гарниром. — Солдат обкрадываете! — метнул он негодующий взгляд на командира отряда.
Толкунов мигом сориентировался — скромно потупившись, опередил оправдания командира.
— Никак нет, не солдатское — выкормлена свинка в моем личном подсобном хозяйстве.
Об»яснение припахивает тухлятиной, никто в него не поверил. В том числе Виноградов. Его настроение постепенно приближалось к нижней черте. Насупился, надвинул, такие же, как у Добято, густые брови. Пить наотрез отказался — демонстративно отодвинул стакашек. Намазал хлеб икрой и потребовал — не попросил, а именно потребовал! — стакан чаю. Покрепче и послаще.
Зато майоры с удовольствием и пили, и ели.
Снабженец везде поспевал. Положит на тарелку Добято два куска жаренной кеты, придвинет поближе к полковнику ещё одну, не початую, миску с похоже полюбившейся тому красной икрой, наполнит опустевшие майорские стакашки. А уж «официантками» — сожительницей Евдокией и женами командиров взводов, командовал, как опытный дирижер оркестром.
Сыщик почти не пил. Пригубил под первый тост — за здоровье присутствующих, отхлебнул глоток — за успехи. И — все. Говорил сдержанно, больше спрашивая, чем отвечая. Подражая ему, Парамонов тоже не баловался спиртным, помалкивал.
Полковник поднялся из-за стола.
— Спасибо хозяевам. Пора отдыхать, — повернулся к раскрасневшимся офицерам. — Вы тоже не засиживайтесь. Утром проверите под»ем и развод на работы.
Минут через десять после того, как ушел Виноградов, Добято тоже поднялся из-за стола.