Таганский дневник. Книга 2
Шрифт:
На Рогожской под сплошными портретами Филатова сфотографированы Губенко, Болотова, Филатов, Шацкая, Смехов, жена, девица из университета и корреспондент. Это был обед в моей бывшей квартире. «Я радуюсь, великородный витязь, что кровь его с отечеством мирится». Хочется петь и валять дурака. Вот, а еще говорят — смиряй себя молитвой и постом. Постом у меня не выходит, ни поповым, ни столовым, а молюсь регулярно и завсегда-конечно, формально часто… но в Бога верую как умею.
Пятница
В «Литературной России» наконец-то первая рецензия Н. Кондаковой на спектакль «В. Высоцкий», по-моему, очень хорошая. Как-то
Теперь… что писать, что читать? В голове каша. Ждал Любимова. Теперь буду ждать премьеры «Годунова» и рецензий. Вот, однако, где разделятся мнения, вот где пища для словесных баталий, и тут уж при нынешней-то гласности и публикациях черно-белых мнений, под видом взгляда на спектакль, сводиться будут личные счеты.
Мне не дает покоя сюжет: мандарины под подушкой. Он должен быть обязательно связан с отцом и Толькой Лаптевым.
Губенко не весел сегодня на репетиции с утра. Какую-то вступительную эпитафию странную произнес:
— Благодарю всех за помощь… и даже материальную, один бы я не знаю, как справился бы… все вели себя нормально. Ну, за редким исключением.
Я опять попал в это исключение. 12-го за мной приезжали Глаголин и Ефимович [31] , а 14-го Дупак и Ефимович. Я сделал любопытной психологическое наблюдение, которое хочу осмыслить и сделать для себя какие-то важные выводы. Как все были покорны и безропотны в отношении всего, что говорилось Ю. П. и делалось им (странно, а чего он другого мог ожидать и сам меня просил: это надо вытерпеть, весь этот павлиний период протерпеть, у меня много раз возникало желание уйти со сцены и не возвращаться никогда). Я даже не понял, в общем-то, что он хочет сказать, куда речь клонит. Может быть, для него был неожидан мой приезд в аэропорт, может, больно пронзило его административное функционирование при Любимове и распущенность Бортника. Он приедет в январе, выпустит «Живаго», сделает еще один новый спектакль. План расписан им на 5 лет — контракты. Вроде того — «а чего же я мучаться буду с вами, ради чего, собственно, терпеть от вас?»
31
Ефимович Александр — главный администратор театра.
Воскресенье
Почему-то решил написать Губенко, отправил письмо, а через некоторое время пожалел — не поймут ли меня так, что я подлизываюсь.
«Дорогой Николай!
Мне показалось вчера из твоих слов перед репетицией, что тебя одолевает червь сомнения, разочарования, подозрительности или еще что-то из нашей театральной бодяги происшедшего. Говорю клятвенно: все это тебе удалось сделать за какие-то полгода благодаря твоему огромному таланту и человеческому статусу („В. Высоцкий“, „Годунов“ и, конечно, приезд Ю. Любимова), все это выше человеческих сил. В обычном смысле это подвиг, как нравственный, так и художественный. Он позволяет тебе еще долго смотреть на мир, на нас и на себя с высоко поднятой головой. Прости меня за пьянство, это мое горе, но к делу и к тебе это отношения не имеет.
«Правду,
Понедельник
Опять тревожно на душе, а все ведь объясняется просто: я боюсь спектакля, боюсь сыграть его не по той схеме, что удалось мне 18-го. Надо научиться обманывать свое вдохновение, не так затрачиваться, думать о другом… молиться — единственное спасение…
Я закончил первый «тайм» без ощущения стыда. Однако «келья» прошла без вдохновения, а после «корчмы» — аплодисменты.
Демидова:
— Зорская сказала, что ты играешь гениально.
Это-то и страшно. Теперь бы закрепить хоть бы процентов на 50 то, что делал на прогоне. Господи! Пошли нам несуетности внутренней, коллеги мои дорогие!! Давайте жить мирно, пошли вам Бог мира и душевной благодати! Помогите и вы мне!! Говорят, сцена «у фонтана» прошла лучше! Может такое быть — не может такого быть!!
Куда лучше-то!!
Алексеева потрясена, как Генрихом в грузинском спектакле.
— И Губенко тебя хорошо оттеняет своей мудростью. Я не курю, а тут вышла и закурила. Это Шекспир. Много льешь на себя воды, это грубит. А от сцены «у фонтана» я ждала большего.
Вторник
И еще вчерашний спектакль показал, что при разумном образе жизни я с физикой справлюсь: уравновешу дыхание, распределюсь и пр. И, может быть, научусь играть его без напряжения — играючи, что называется.
Только что позвонила Муза Б.:
— Звезда первой величины… Вы интересней всех… Вы лучше всех… Я не все поняла… костюмы… На самом деле вы несравненно лучше всех. Зал оживлялся, когда появлялись вы. Нам говорили, но мы думали — подумаешь… Там и Губенко, и… но мы убедились, что это так — несравненно выше всех. И Оля вам просила передать. Очень интересный спектакль, говорит, хотя я не все поняла (скорее, не все приняла; это Найденова-то «не поняла»!).
Алексеева:
— Нерв спектакля ты, но и Губенко тебя хорошо оттеняет…
Еще снилось, что я целовал руку Любимову, провожая… Вчера смотрели «Федру». В самом деле, к Цветаевой это не имеет отношения и меня больше всего беспокоили пластические цитаты Демидовой из «Федры» в «Фонтан» или наоборот. Как-то мне неловко было. А в общем, зрелище красивое, для души холодное, но кому-то ведь это будет очень нравиться. Бенефис Демидовой. Алла рассказала, как одна актриса перед выходом в «Годунове» сказала ей, что она бездарь, голый король, фуфло и чуть ли не под зад ногой, а тут еще бенефис — «меня просто на мелкие кусочки разорвут». Славина умеет, как начальница, войти в зал последняя и первая встать и выйти.
— Вдохновенная ложь, — сказала она про «Федру».
Губенко пожал мне руку и поблагодарил:
— Это между нами.
Тамара меня спросила потом, за что он меня так нервно благодарил. Но я не раскололся. А благодарил он меня за письмо.
Аксенов написал статью о предательстве Любимовым дела эмиграции, что он пошел на поклонение к советской власти и пр.
— А этот… злопамятный, не подписал мне на звание, надо же…
— Бортник про Кольку.
Прожив в такое страшное время жизнь, рядом с такими личностями, как Капица, сами мы не укрупнились и личностями ни в искусстве узком своем, ни в человеческом плане не стали. Почему? На что ушло наше (мое) время? На репетиции. А теперь оно уходит на репетиции репетиций. Вечный экзамен на артиста.