Тахар Бенджеллун. Литературный портрет
Шрифт:
Главное — это правда.
Он, пожалуй, красив. И добр. Работает много и упорно. Счастлив в браке, гордится своей дочуркой, поклоняется матери и всегда, как говорят, в ровном расположении духа. Словом, внешне — человек удачливый и благополучный. На письма отвечает не очень охотно, зато интервью крупнейшим газетам мира дает часто, да и сам в журналистике знает толк — давно сотрудничает с «Монд». Увлекается наукой, что не мешает его литературному творчеству. Писать о нем не только интересно, но и приятно. Тем более что он — марокканец. А к Марокко у меня давняя любовь. Но сколько ни говори,
Тахар Бенджеллун (род. в 1944 г.) — яркий представитель новейшей литературы Марокко. Вместе с А. Лааби, М. Ниссабури, М. Хайреддином, 3. Морей и др. он был зачинателем поэтического движения, сформировавшегося вокруг прогрессивного журнала «Суффль» («Веяния») в середине шестидесятых годов. Свою первую книгу стихов Бенджеллун назвал «Люди под саваном молчания» (1971). Одна из тем этой книги — трагическая обреченность североафриканцев, уехавших в Европу в поисках работы, безысходная нужда, мытарства людей, вынужденных далеко за морем искать кусок хлеба для себя и своих детей.
«Материальную нищету, — говорил Бенджеллун, — можно констатировать, даже измерить и описать. Но чем измерить всю глубину отчаянья, в котором живет душа этих людей, обреченных на изоляцию в обществе, которое питается их кровью и одновременно подозревает их во всех тяжких грехах?»
Под покровом «савана», о котором пишет поэт, — и те, кто остался в Марокко, кто терпеливо страдает и ждет. Но поэт словно предупреждал о том, что вместе с терпением вызревает и гнев, и в горле людей давно клокочет огонь ненависти.
«В этой тоненькой книжечке, — писала марокканский критик 3. Дауд, — поэт уместил всю свою страну, познакомил с подлинным ее образом, исполненным страданий и надежд, гнева и нежности, образ, который сказал нам больше, чем все обширные научные доклады и толстые статистические отчеты… В стихах Бенджеллуна — прежде всего правда и искренность. Они волнуют сердца строгой и простой красотой… Его голос обращен ко всем, кто страдает и ждет.
Люди! Слушайте меня! Я руками своими в пыль разотру эти камни. И кончится наша тюрьма…Марокканская критика оценивает Бенджеллуна как писателя подлинно национального, хотя он и пишет на языке французском. Это понимается как неразрывная связь его поэзии и прозы с голосом его страны, с выражением ее страданий и надежд. Когда через год после выхода в свет первой книги стихов Бенджеллуна появился еще один сборник его поэзии — «Шрамы солнца», то Мухаммед Хайреддин, вечный «мятежник», тоже крупный талант франкоязычной литературы Магриба, так приветствовал своего собрата по перу: «Место действия стихов Тахара Бенджеллуна сама марокканская земля, высшая точка человеческой драмы. Для него эта драма — прежде всего в нищете и невежестве народа, в непрекращающейся политике издевательств над ним, гнете и несправедливости. Порядок, тысячу раз низвергнутый и тысячу раз воскрешаемый на крови тех, кто страдает и умирает. Как же обо всем этом писать стихами?.. Тахар пишет саму суть. Ведь он сам родом из этих мест, из этого пространства и времени… В «Шрамах солнца» дышит сам народ, угнетенный, страдающий, не смирившийся с позором, в который повергнут. Народ, не считающий свои раны, но осознающий свою судьбу и свое предназначение… В книге сама жизнь Марокко — и будни, и вековые традиции, и сегодняшняя поступь. Тахар Бенджеллун знает эту землю, которой вскормлен. И он воссоздает ее образ с редкостной силой и искренней светлой яростью…»
Ранние стихи поэта, опубликованные им в первых номерах «Суффль», и те, что вошли в «Люди под саваном молчания» и «Шрамы солнца», и поэма «Монолог верблюда» (1974), и многие другие стихи и лирические миниатюры, появившиеся в семидесятые годы, составили сборник «Миндальные деревья умерли от ран» (1976).
Один из центральных образов этой книги —
Для поэзии Бенджеллуна характерно резкое противопоставление, «смещение» образов и тем. Так, в плавную, кантиленную, слегка окрашенную мотивами щемящей грусти мелодию «стихов о любви» постоянно вторгаются ноты сострадания и гнева, и тогда интимная лирика становится гражданской, и мотивы социальные, обличающие бесправие женщин, чье назначенье — терпеть и смиряться, заглушают и саму мелодию песни любви.
Эти контрастирующие элементы его поэзии иногда сливаются воедино, и тогда звучит строгий, подытоживающий аккорд, как синтез раздумий поэта о назначении своего ремесла: «Нет, Орфей, ты больше не можешь петь о любви. Ветры пропели тебе о горькой свободе, о жизни без завтра».
Генезис его поэзии определяет ее тематику и образную ткань. Основным поэтическим материалом Бенджеллуну служит родная страна, но это может быть и страдающая земля Палестины, и холодный приют Франции, куда ценой унижений, получив паспорт, уезжают на заработки эмигранты. В «параллельных» образах, созвучных той реальности, которая перед глазами, резче слышится и своя боль, четче проступают горизонты тех несчастий, о которых у себя на родине поэт не всегда может говорить в полный голос. Главное — не дать народу уснуть, главное — не дать савану смерти укрыть его память, памяти — завянуть, забыть о прошлом, когда была жива надежда и мечта.
В стихотворении «Разбитая память» возникает образ человека, подбирающего осколки упавшей с неба звезды. Эти упавшие, угаснувшие звезды, — «маленькие осколки» надежды, — и их нельзя не собрать воедино, ибо они должны зажечь людей изнутри, вспыхнуть огнем «светила, сжатого в сердце».
Образ родной земли в стихах Бенджеллуна чаще всего является в метафорическом обличье ждущей разрешения от бремени женщины. Бремя ее — это история народа, снесенного в море волною забвенья, истории «красной земли», покрытой «шрамами солнца». Чтобы понять всю глубину этих ассоциаций, надо собрать в единую цепь все те разрозненные звенья, которые можно найти в стихах поэта: солнце — надежда — надеждой опаленная земля — угасшее светило — застарелые рубцы от ожогов… Но это еще и темные холодные лучи, несущие лишь оцепенение и страх разбередить старую боль… Этот страх сковывает, погружает в забвение. И тогда в стихах поэта возникает фантастическая картина наступающего на сушу моря, которое затопляет, съедает город, поглощает его вместе с площадями и набережными… В поэзии Бенджеллуна оно словно будоражит и освежает людей, стряхивает с них сон: «Морская соль разъела цепи»… Одно из стихотворений Бенджеллуна называется «Кто помнит о красной земле». Ибо главное — это память не о несчастьях, это память о той весне, что вспыхнула когда-то на горных склонах Рифа [1] , память о том, что земля ждет разрешения от бремени, от своего томления. Вот почему в поэме «Заря, играющая на изразцах» улицы взрываются от вспученных плит, разламываются от распирающей их силы, идущей из глубины недр, изразцы на стенах и полах домов и мечетей, разверзаются скалы и плавится земля, и текут из нее мутные воды тех долгих ненавистных лет, когда царило вековое горе. Земля мстит за саму себя — и побеждает надежда.
1
Имеется в виду национально-освободительное движение, поднятое вождем рифских племен Абдель Кримом в 1925 г.
Взрастив древо своей поэзии на земле человеческих мук и народного гнева, поэт не дает его листве отшуметь и завять в душном воздухе предгрозья. В зеленый цвет надежды окрашивается все вокруг: в небе летают зеленые птицы, зеленые камни любви летят на берег воспоминаний, и дети идут за весной, босоногие, с сердцами зелеными… И «сестра сумрачных небес» — надежда — озаряет торжественный финал книги, в котором рождается поэтическое послание в будущее:
Мы были скалой, разбивающей волны, Мы были широкой рекой полноводной, И в памяти нашей сияла весна…