Таинства и обыкновения. Проза по случаю
Шрифт:
Всякий раз, когда меня спрашивают о пристрастии южных писателей к «фрикам», я говорю – потому, что мы ещё не разучились их замечать. Чтобы распознать кого-то ненормального, нужно иметь представление о полноценном человеке, которое для большинства южан по-прежнему является богословской категорией. Да, такое обобщение опасно делать, и почти всякое мнение о взглядах южан можно столь же обоснованно тут же опровергнуть. Сужу с писательской позиции, и думаю, можно смело сказать – Юг, хотя и едва ли богопомазан, определённо в массе своей богопомешан. Если южанин и не уверен в этом до конца, то мысль о том, что и он создан Господом по образу и подобию, всё равно его немало страшит. Призраки тут бывают суровы и поучительны. Они отбрасывают причудливые тени с книжных страниц. В любом случае, только когда нелепое создание воспринимается как олицетворение того,
Юг богат хорошими писателями, и это ещё один довод в пользу нашей склонности к несусветному. По-моему, сигналом к действию писателю служит сочиняемое, а не совершаемое другими. Если твои коллеги так дружно эксплуатируют одну и ту же идиому в одной социальной среде, обособленному автору следует соблюдать предельную осторожность, чтобы не создать скверную копию того, с чем уже разобрались до него. Присутствие среди нас одного только Фолкнера [25] делает непроходимой границу между тем что можно и чего нельзя. Никто не хочет, чтобы его повозка вместе с мулом застряла на рельсах, где мчит курьерский поезд из Чикаго во Флориду [26] .
25
Уильям Фолкнер (1897–1962) – американский писатель, уроженец города Нью-Олбани в штате Миссисипи на юге США.*
26
Эта цитата из книги О’Коннор с упоминанием пассажирского поезда Dixie Flyer, который курсировал в 1892–1965 гг. по маршруту от Чикаго до Флориды, стала названием труда о «Южном Ренессансе» американского литературоведа Джозефа Милличэпа: Millichap J. R. Railroads, Culture and Southern Renaissance. Lexington: University Press of Kentucky, 2002.*
Пишущего южанина всё и вся подталкивают к тому, что бы он смотрел глубже и дальше простых проблем, пока его взор не коснётся обители пророков и поэтов. Говоря, что он пишет романы «романтические», Готорн на самом деле пытался вызволить прозу из тенет социальной зашоренности, развернув её в сторону поэзии. Сдаётся мне, сумрачный романтизм «на отшибе» сросся тут с традицией комического гротеска, и с тем, чему научил наших писателей натурализм. Получилось отсрочить хотя бы ненадолго мутацию южной прозы в то, что имел в виду мистер Ван Вик Брукс [27] , мечтая о новой эпохе, когда, соединив местечковую тематику с технической сноровкой, почерпнутой от «новых критиков» южной школы, литература благодаря «магистральной» линии вернёт себе статус духовного пастыря и отражения общественной жизни.
27
Ван Вик Брукс (1886–1963) – американский литературный критик.*
У автора, описываемого мной, литература, отражающая общество, не годится на роль морального лидера. А если у него и получится искусно стать и мерилом и «зерцалом» общества, то придётся прибегнуть к более решительным средствам воздействия, нежели обывательщина и чисто техническая ловкость приёмов.
Мы с вами живём не в те времена, когда реализм, работающий «на дальних дистанциях» [28] , понимают и хвалят, даже если он продолжает «генеральную линию» американской словесности. Как только читатель подаёт голос, он требует произведений сбалансированных, способных хоть как-то выправить увечья нашего времени. Во имя общественного спокойствия, либеральных, а порой и христианских идеалов, литературу делают служанкой своей эпохи.
28
См. пассаж О’Коннор о «возможном» и «правдоподобном» как символах «реализма» двух родов, выше по тексту. Под «реалистом на больших дистанциях», вероятно, имеется в виду писатель-романтик, работающий с «возможным».*
В этой роли она напоминает мне носильщика-негра, грохнувшего несессер Генри Джеймса прямо в лужу на выходе из гостиницы в Чарльстоне [29] . Писателю потом пришлось всю дорогу в переполненном дилижансе держать испачканную сумку на коленях. Раздосадованный качеством южного
29
Эпизод из путевого дневника Генри Джеймса (см. прим. выше) «Сцены американской жизни» (1907). Джеймс отзывался о юге США критически, как о крае «не вполне изжитого рабства».*
Романиста характеризует не то, как он «обслужил», а то, как он увидел, и нам нельзя забывать, что ему это надо ещё и передать, а читательская слепота и ограниченность определённо не дадут показать увиденное им во всей полноте. И это ещё одна из причин, усугубляющих тенденцию к гротеску в беллетристике. Писатели, говорящие от имени и в унисон своей эпохи, имеют куда больше удобств и поблажек, нежели те, кто противоречит главенствующим взглядам. Усталому человеку, придя домой вечером, хочется почитать что-то духоподъёмное, просвещает меня в письме одна пожилая леди из Калифорнии. Чего, похоже, не случилось при знакомстве с любыми моими сочинениями. «Дух» у неё не на том месте, поэтому и не «поднялся», вот что я думаю.
Серьёзному автору нет дела до читателя-нытика, скажете вы. Но дело-то есть, потому что ноют они все. Одна старушка, которой не хватает бодрости духа, это ещё ничего, но две сотни с лишком таких старушек – это уже читательский клуб. Когда-то мне казалось, что можно писать для условной элиты, прошедшей университет и даже выучившейся читать. Потом поняла – публикуйся ты хоть в Botteghe Oscure [30] , если рассказы у тебя чего-то и стоят, рано или поздно получишь письмо от какой-то старушки из Калифорнии, заключённого федеральной тюрьмы, пациента психбольницы или завсегдатая местной ночлежки, с нытьём – им от тебя мало «позитива».
30
Botteghe Oscure – выходивший в 1948–1960 гг. престижный литературно-критический журнал на пяти языках, названный в честь улицы «глухих лавок» в центре Рима (via delle Botteghe Oscure), где располагалась его редакция. Главным редактором был Джорджо Бассани (1916–2000). Из американских писателей, не упомянутых О’Коннор, в журнале публиковались: Торнтон Уайлдер, Эдвард Каммингс, Уоллес Стивенс, Уинстен Оден.*
Они в нём ох как нуждаются. Во всех нас, как в рассказчиках, так и в слушателях, сидит нечто, требующее искупления, шанса снова вознести ввысь тот «дух», который «падает». Нынешний читатель знает, чего ему не хватает, забывая, чего оно может стоить. Его представление о зле либо размыто, либо отсутствует вовсе, чтобы помнить стоимость работ по повторному «вознесению». Читая роман, он жаждет либо поругания чувств, либо «духоподъёмности». Он хочет, чтобы его, как младенца в купель, окунули либо в муляжи клоаки, либо в суррогат невинности.
Мне часто говорили, что идеалом равновесия для романиста является Данте, вполне симметрично поделивший свою территорию между адом, чистилищем и раем [31] . Возразить нечего, но столь же безосновательно полагать, будто по методу Данте мы воссоздадим объективную картину нашего времени. Данте жил в тринадцатом веке, когда душевного равновесия достигали религиозной верой в её тогдашнем виде. А у нас теперь двадцатый, век недоверия к ценностям и фактам, сметаемым с пути вместе с эфемерными «убеждениями». Современный автор не черпает равновесие в окружающем мире, он вырабатывает его внутри самого себя.
31
Отсылка к трехчастному делению «Комедии» Данте Алигьери.*
Готового рецепта литературной непогрешимости не существует, его нет даже у Генри Джеймса, который так пропорционально смешивал элементы традиционного реализма с романтикой в каждой своей книге. Однако последнее слово ещё впереди. Литературные шедевры окажутся не тем, чего хочет публика, и чего требует критика. Это будут романы, интересные прежде всего самому романисту. А романиста интересует то, что никем не описано до него. Оно предъявляет самые высокие запросы, требует максимальной мобилизации ума и таланта, не изменяя своеобразным чертам его призвания. И в творчестве многих из нас над традиционной прозой возобладает поэзия.