Таинственная сила
Шрифт:
Поразмыслив, он нервно добавил:
– У меня порой возникает чувство, что он душевнобольной.
– Боюсь, сегодня вечером все возможно!
В машине Лангра не оставляли мысли о кошмарном браке дочери, только усугубившем его несчастья и наложившем отпечаток на всю его жизнь и дальнейшую научную деятельность. С чего вдруг она предпочла среди множества других претендентов на ее руку этого угрюмого замкнутого ипохондрика? Дурно воспитанный, с несносным упрямым характером и жуткими манерами Пьер Веранн зачастую производил впечатление грубого дикаря, а его умственное развитие, казалось, задержалось на уровне первобытного строя.
– Любовь зла… – вздыхал отец.
На деле Сабину
Очень скоро ей пришлось расплачиваться. Неисправимый ревнивец без конца третировал жену своими подозрениями, следил за каждым ее шагом. Его хамское отношение проявлялось всегда неожиданно: повсюду – в светских салонах, в театре, на улице – он поражал посторонних своими буйными вспышками гнева. Когда выяснилось, что Мейраль уже несколько лет влюблен в его жену, жизнь Сабины стала совершенно нестерпимой. Невольный взгляд или жест, случайно брошенное слово мгновенно разжигали бурю. Несчастная женщина перестала бывать в обществе, все дни проводила дома за чтением, гуляла в саду, занималась хозяйством – словом, помирала со скуки. Тем временем ревность продолжала разъедать душу Пьера. Даже рождение детей не смогло избавить мрачного человека от этого порока.
Замкнувшись в своей лаборатории, среди вечных колб, спектроскопов и линз, старик Лангр все же не мог не чувствовать страданий единственной дочери, хотя она держалась мужественно и любыми способами пыталась уберечь отца от волнений. Тот навещал их лишь изредка, но и из этих кратковременных посещений было ясно, что Веранн боялся его авторитетного тона, способного заворожить любую аудиторию. Язвительное красноречие профессора действовало на него подобно гипнозу.
II. Красная ночь
Автомобиль несся с огромной скоростью, и прохожие в ярости едва успевали бросать ему в след грубые ругательства. Перекрестки кишели разъяренными пешеходами, подземные переходы изрыгали наружу неистовствующие толпы людей с горящими безумием глазами.
Шофер, бессмысленно жестикулируя, вертел головой во все стороны и то и дело отвечал на уличную брань сиплыми выкриками и громкими гудками.
– Бедняга,
В то мгновение, когда они проезжали мост Алма, Жорж и сам ощутил легкое головокружение, будто хмель ударил ему в голову. Молодой человек взглянул на профессора: глаза его как-то неестественно диковато поблескивали под густыми седыми бровями. Эта стремительно возрастающая сверхчувствительность организма и прогрессирующая раздражительность все сильнее начинали беспокоить Мейраля. Теперь он уже не удивлялся, когда на углу улицы Марсо заметил четверых элегантно одетых граждан, которые, свирепо хрипя, избивали друг друга тросточками. Вдруг какая-то женщина с глухим воплем метнулась прямо под колеса автомобиля, и водитель, лишь чудом не переехав ее, захохотал как гиена.
Возле Триумфальной арки разгоряченная толпа устроила побоище; более сотни личностей с повадками зачинщиков, завывая и потрясая оружием, преследовали нескольких полицейских. Напряжение нарастало как снежный ком. Внезапно раздались душераздирающие крики: одна из машин, врезавшись в скопище народа, раздавила на месте нескольких человек. Шофера от удара вышвырнуло на мостовую.
Все эти жуткие картины исчезли лишь когда их глазам открылась пустынная перспектива Булонского проспекта. Машина совершала такие крутые виражи, какие не под силу и лучшим гоночным автомобилям, а встречные как метеоры проносились мимо и, сверкнув фарами тут же исчезали в сумерках города. В этот вечер из всех окон струился свет.
Лихорадка распространяется, – проронил Мейраль. Его тревожная задумчивость все обострялась. – Кажется, безумие поразило весь род человеческий, как удар током.
Попутчики добрались, наконец, до улицы Марто. Машина остановилась у подъезда небольшого особнячка с пестрыми стенами из белого песчаника и красного кирпича. Возле дома был разбит маленький садик, всю прелесть которого составляли кусты алых роз, парочка вечнозеленых тисов и одинокий старый тополь с пожухлой листвой.
– Я прошу вас остаться, вы нам еще понадобитесь, – обратился несчастный отец к шоферу.
Последний изобразил недовольную гримасу и процедил сквозь зубы:
– Как вам будет угодно. Только не заставляйте ждать вас слишком долго: я пятнадцать часов за рулем и очень устал.
Мейраль с тревогой взглянул на него. Хотя человек был заметно на взводе, в целом, он производил впечатление вполне нормального. Его налитые кровью глаза не выражали ненависти, скорее даже некоторое расположение.
– Мы постараемся не задержать вас, – произнес Жорж с пониманием и тотчас же отметил, как физиономия шофера приобрела более или менее нормальное выражение.
Приблизившись к ограде, профессор протянул было руку к звонку, но в эту секунду дверь дома вдруг резко распахнулась, и в сад выбежал мужчина с взъерошенными волосами. Он ринулся навстречу к Лангру.
– Тесть, наконец-то! Где Сабина, где мои дети? – завопил он, растерянно озираясь по сторонам.
Подобно двум разъяренным хищникам в зоопарке, они, сверкая глазами, разглядывали друг друга сквозь прутья решетки, готовые в любой момент броситься в драку. Но беспокойство взяло верх над ненавистью, и Лангр жалобным тоном возразил:
– Откуда же мне знать? Полчаса назад она звонила…
– Тогда она была еще здесь, – грубо отрезал Пьер.
– Она не могла далеко уйти, – прервал их Мейраль, который все это время держался чуть в стороне.
– Вы проверили все комнаты в доме? – спросил профессор.
– Я обыскал все, их нигде нет, и, по всей видимости, она взяла с собой горничную.
– В таком случае, необходимо срочно разделить район наших поисков. Вы, Веранн, обследуйте ближайшие улицы, а мы с Жоржем осмотрим центр города.