Таинственная страсть. Роман о шестидесятниках
Шрифт:
Затем Ян Тушинский пригласил на террасу Антона Андреотиса. Тот был в великолепной форме — загорелый и ясноглазый юнец в ярком шелковом джемпере, приобретенном, очевидно, в каком-то хорошем американском магазине; в общем, то, что на жаргоне страны таких джемперов называется The Party Boy. За прошедшие годы после того, как он приобрел надежную и красивую подругу Софку Теофилову, он написал огромное количество своих уникальных стихов и утвердился в репутации почти неотразимого покорителя как больших аудиторий, так и отдельно взятых, предпочтительно женских персон. Пока он вставал с травы, его муза Софка, или Фоска, успела напутствовать его пожатием локтя, а Катька Человекова, сунув в рот колечко пальцев, произвела пронзительный свисток.
Перепрыгнув сразу через четыре ступени и повернувшись к публике, он сразу начал орать и показывать руками:
Спасибо, что свечу поставилав католикосовском лесу,что не погасла свечка талаяза грешный крест, что я ношу.ЯИ все вздохнули на поляне и посмотрели сначала на Фоску Теофилову, а потом с лаской друг на друга. И зависший над поляной Пролетающий ниспослал им свой собственный неизреченный вздох. Антоша продолжал:
Уважьте пальцы пирогом,в солонку курицу макая,но умоляю об одном —не трожьте музыку руками!Нашарьте огурец со днаи стан справасидящей дамы,даже под током провода —но музыку нельзя руками.Она с душою наравне.Берите трешницы с рублями.Но даже вымытыми нехватайте музыку руками.И прогрессист и супостат,мы материалисты с вами,но музыка — иной субстант,где не губами, а устами…Руками ешьте даже суп,но с музыкой — беда такая!Чтоб вам не оторвало рук,не трожьте музыку руками.И дальше еще несколько пассажей из недавнего:
Да здравствуют прогулки полвторого,проселочная лунная дорога,седые и сухие от морозарозы черные коровьего навоза!…………………………..Зачем в золотом ознобениспосланное с высотаистовое хоббиженскую душу жмет?…………………………..Гляжу я, ночной прохожий,На лунный и круглый стог.Он сверху прикрыт рогожей —чтоб дождичком не промок.И так же сквозь дождик плещущийкосмического сентября,накинув Россию на плечи,поеживается Земля.И все так легко. Так звонко. Так гениально! И на обратном пути с террасы можно так же легко, гениально и звонко поцеловать родную Фоску в щеку и в губы Катю, по дружески и на «ты».
Потом поднялся Григ Барлахский. Он был в одной тельняшке без рукавов, чтоб все любовались лаокооновским сплетением рук. Все ждали очередной артподготовки с последующим штурмом собственных позиций, но вместо этого матерый талантище прочел не то что даже ретро, а историческое, лирику времен первой бесславной блокады.
Я тоже был бы в Оленьку влюблен,За ней по Малой Офицерской следуя,Но муж ее, противника преследуя,Отстаивал Четвертый бастион……………………………..У флотских свой устав и свой закон:Не смей к чужому прикасаться тыНе то не будет никакой кассации,Пока гремят раскаты Оборон.…………………………..АК концу его чтения мрачнейший едва ли не до посинения Влад Вертикалов прошептал Милке Колокольцевой «Я умираю, любовь моя. Налей мне чачи». Милка посмо рела на Катю, и та кивнула. Стакан виноградной водки оживил Влада и удалил синеву с его щек.
Теперь очередь дошла до Эра. Он волновался не меньше Влада. Полез на террасу эдаким увальнем. Что читать? Ну ладно, начну с одного из ранних, ну, скажем, то, про «парней с поднятыми воротниками», а кончу одним из недавних, про Лорку. Он начал читать стих из ранней книжки, написанный якобы о западных «потерянных», а на самом деле о наших юнцах, мучимых непонятной советской жаждой:
Парни с поднятыми воротниками,В куртках кожаных, в брюках—джинсах.Ох, какими словами вас ругают!И все время удивляются: живы?!…………………………..Равнодушно меняются столицы —Я немало повидал их, — и везде.Посреди любой столицы вы стоите,Будто памятник обманутой мечте.…………………………..Я не знаю — почему, но мне кажется:Вы попали в нечестную игру.Вам история назначила — каждомуПо свиданию на этом углу.…………………………..Идиотская, неумная шутка!Но история думает свое…И с тех пор неторопливо и жуткоВсё вы ждете, всё ждете ее.Вдруг покажется, вдруг покается,Вдруг избавит от запойной тоски!Вы стоите на углу, покачиваясь,Вызывающе подняв воротники…А она проходит мимо — история, —Раздавая трехгрошовые истины…Вы постойте. Парни, постойте!Может быть, что-нибудь и выстоите.Все слушали очень внимательно. Он понял, что этот стих стал для многих настоящей ностальгией. Роберт начал читать второй стих:
А одна струна — тетива,зазвеневшая из темноты.Вместо стрел в колчане — слова.А когда захочу — цветы.А вторая струна — река.Я дотрагиваюсь до нее.Я дотрагиваюсь слегка.И смеется детство мое.Есть и третья струна — змея.Не отдергивайте руки:Это просто придумал я —Пусть боятся мои враги.А четвертая в небе живет.А четвертая схожа с зарей.Это — радуга, что плыветНад моею бедной землей.Вместо пятой струны — лоза.Поскорее друзей зови!Начинать без вина нельзяНи мелодии, ни любви.А была и еще однаочень трепетная струна.Но ее — такие дела —Злая пуля оборвала.Этот стих, к тому времени еще нигде не напечатанный, вызвал удивленные аплодисменты. Каков Эр! Неужели это тот самый, кого когда-то при внезапной ссоре его ближайший друг Тушинский назвал «барабанщиком при джазе ЦК ВЛКСМ»? Последним из поэтов выступал тот, кто все это затеял; Ян Тушинский по кличке «Туш», Пример Роберта его вдохновил войти в ту же волну: сначала пущусь в ностальгию, а потом завершу все мощным общественным призывом. Выступая на бесчисленных фестивалях и конференциях на Западе, он уловил, что наиболее значительную фигуру выпускают в самом конце. Пусть так и будет, он это заслужил. Он встал в картинную позу, одной рукой опираясь на столб террасы, а другую руку пустил в ход, как бы укрепляя эмоциональный зов. И подвывал немного: