Таинственный двойник
Шрифт:
– Красавец, – шептал народ.
Это доносилось и до ушей жениха и поднимало настроение. Он чувствовал, что больше никто не в силах отобрать у него его счастье.
Показалась невеста. И все взоры с жениха переметнулись на нее.
– О, как она прекрасна! – понеслось с первых рядов.
Эти слова передавались вглубь и нарастали снежным комом. Что мог чувствовать в эти минуты жених? Он сгорал от счастья. Она… его!
Вот они переступили через порог, ударили колокола. Службу вел сам епископ.
– …мессир граф Шампаньский, –
– Да!
– …Агнесса де Водан, желаешь ли ты быть женой достопочтенного мессира графа Тибо Шампанского?
– Неет! – вдруг раздался в церкви громовой голос.
Все на мгновение замерли, повернули головы. Невеста вырвала руку и, приподняв подол, ринулась к выходу.
– Раймунд! – крикнула она и бросилась к нему на шею.
– Нет! – топая в ярости ногами, кричит Тибо.
Руки его друзей потянулись к шпагам.
В эту минуту в церковь вошел гигант в гвардейской форме и торжественно провозгласил:
– По повелению короля капитану графу де Буа надлежит немедленно отправиться в ставку его величества! – и вручил ему свернутый в трубку приказ с большой королевской печатью.
Вид королевского приказа с огромной печатью как ушат ледяной воды отрезвил буйные головушки как жениха, так и его друзей.
Невеста сама выбрала своего суженого при всем честном народе. Такова воля Всевышнего. Против него святой король никогда не пойдет. А кто осмелится, того ждет… инквизиция, введенная этим королем. Она не шутит.
ГЛАВА 52
Ставка Людовика находилась севернее Эг Морта и представляла собой дом, средний между дворцом и строением зажиточного юриста типа де Фонтена. Туда прибыли: принц Карл Анжуйский, маршал Франции Ферри Патэ, принц Филипп, епископ Герен де Руа, графы Дре, Сансерр, Сен-Поль, Боже, назначенный от ордена магистром де Молэ, Суассон, Вержи; коннетабли – Дре де Мелло, Матье де Монморанси.
Они сидели молчаливые, сосредоточенные, ибо понимали, что стоят перед чем-то таинственным, непредсказуемым. Неизвестность устрашающе действовала на них. Все знали, что король молится. И терпеливо ждали, что он вымолит.
Совет собрался в разгаре зимы. Если для северян это имело какое-то значение, то здесь, на юге, порой мало замечали разницу во временах года. Но в эти дни даже сюда, на юг, докатились холодные волны. В зале, где собрался королевский совет, развели в камине огонь. Бесновавшиеся языки пламени, дразня своей веселостью этих угрюмых мужчин, задиристо потрескивали, как бы говоря им: «Чего печалитесь? Жизнь прекрасна, сеньоры!» Но сеньоры не слышали их призыва. Только один Монморанси поднялся с кресла и подошел к очагу. Он протянул к нему озябшие руки и стал задумчиво смотреть на огонь, словно ища в его пляске ответ на свои думы.
– Его величество король! – неожиданно громко провозгласил незаметно вошедший шталмейстер. Весь совет вздрогнул. Монморанси метнулся к своему месту.
Король вошел стремительно. И не один.
Лицо его было красным, глаза, как показалось некоторым, расширены. Он был чем-то возбужден. Неужели неудачный разговор с небом? Не то поняв настрой совета, не то по наитию, но он как бы встряхнулся и усилием воли подавил свои эмоции.
– Сеньоры, – после затянувшейся паузы начал король спокойным голосом, – мы на пороге великого свершения. Мы начинаем борьбу за целый континент. Мы несем свободу, мы несем правду, мы несем самое главное наше достижение – веру. Нашу Христову веру. Задача любого христианина – протянуть руку ближнему, помочь ему овладеть истинной верой. Да найдем его душе покой и вечное блаженство, – говоря эти слова, он встал, достал из обшлага платок и вытер лицо.
Такое внезапное окончание удивило тех, кто внимательно слушал его речь. Люди начали переглядываться. Оглянулся капитан и… остолбенел, увидев здесь графа Боже. Взгляды их встретились. Роберт заметил его полупрезрительную улыбку. Боже отвел взгляд. Его пальцы нервно застучали по подлокотнику. И так громко, что маршал толкнул его ногу.
Роберт оглянулся по сторонам и заметил, как король отвел от него взгляд. Больше он в сторону Боже не смотрел, а совет стал обсуждать предстоящую высадку на африканском побережье. Брат короля Карл Анжуйский рассказал, что лично встречался с эмиром Эль-Мостансером и тот заверил его, что тунисцы желают видеть себя христианами и помощь его величества придаст этому событию ту долю уверенности в справедливости этого шага, которой так не хватает его подданным. И на радостно-возбужденной ноте он закончил речь такими словами:
– Я полагаю, что нас ждет радостная, сердечная встреча! И наш поход – это легкая, приятная прогулка, которая еще больше возвеличит Францию и ее короля.
Людовик благодарно посмотрел на брата и обвел взглядом присутствующих. Похоже, они положительно восприняли это сообщение. Заворочался только Матье де Монморанси.
– Вы что-то хотите спросить? – король остановил на нем взгляд.
– Да, – поднимаясь, промолвил он, – Вы находите, – он посмотрел на принца Анжуйского, – мессир Карл, что нам нечего опасаться?
– Да, – с улыбкой ответил принц, – опасаться нечего.
Матье, удовлетворенный ответом, сел. Вдруг поднялся капитан:
– Разрешите, ваше величество, – голос капитана звучит твердо, жестко. – Ваше величество, я не подвергаю сомнению слова мессира герцога Анжуйского, но мне известно, что у Эль-Мостансера двенадцать бейликов, и я должен сказать, не все они согласны со своим эмиром. Некоторые беи могут оказать сопротивление. Хуже того, устроить ловушку. Поэтому, ваше величество, как человек, отвечающий за жизнь короля Франции, настаиваю на проведении предварительной разведки.