Таинственный граф
Шрифт:
Ровным, безжизненным голосом она проговорила:
— Ладно, можете меня жалеть, если хотите. Можете посочувствовать моим покойным родителям, которые слишком поздно поняли, насколько неудачно дали мне имя Грейс [13] .
В неподвижном взгляде Анри она прочла укор и, смутившись, стала суетливо поправлять упавшие на лицо волосы.
Словно специально подгадав, появилась Джемайма со стаканом портвейна. Анри отвел взгляд, и Грейс смогла вздохнуть. Отчаяние в ее душе
13
Grace — грация (франц.).
На выручку пришла привычка.
— Джемайма, можешь идти спать, ты больше не понадобишься, — проговорила она и сама удивилась тому, как спокойно прозвучал ее голос.
Служанка зевнула и с улыбкой посмотрела на Анри.
— Дай бог, чтобы он не упал снова, когда будет ложиться.
— Merci, Джемайма, больше не упаду.
Грейс подождала, пока девушка закроет за собой дверь, и подошла к кровати, стараясь больше не думать о своей неуклюжести. Анри смотрел на нее поверх стакана. По его глазам ничего нельзя было понять. Грейс заговорила спокойно и размеренно, но голос ее слегка дрожал:
— Если вы хотите уйти, я не стану вас удерживать. Только позвольте мне сменить вам перевязку и собрать еды. И еще пальто. Ваше не годится. Я поищу, где-то должно быть пальто моего брата, он его тут забыл. Можете взять его.
Анри протянул руку, Грейс попятилась и чуть не упала. Он нахмурился и сжал губы. В глазах его стоял упрек.
— Вы говорите со мной, как с посторонним.
— Так лучше, — отозвалась Грейс.
— Для меня или для вас?
— Вы сами этого хотели.
— Это из-за вашей хромоты, да? За кого вы меня принимаете? — Он снова сердился. — Во Франции я навидался всякого. Так сейчас такое время… всяких уродств. Вы думаете, меня волнует, как вы выглядите?
Грейс отвела глаза в сторону, глотая слезы. Может, это и так, но он явно потрясен ее видом и жалеет. А она этого не хочет.
Анри допил вино, отставил стакан и улыбнулся.
— Ваш портвейн — как раз то, что мне было нужно.
— Очень рада, — выговорила Грейс.
— Грейс, у меня нет никакого желания уходить от вас. Я еще слаб, и вы меня защищаете, я это ценю. Если эти люди сюда не доберутся, я останусь еще на день-другой. Потом я должен буду уйти.
— Но почему? — вырвалось у Грейс.
— Ну, во-первых, ради вашего доброго имени, — улыбнулся он.
Грейс поморщилась.
— Мэб говорила с вами?
— В этом нет необходимости. Из-за меня о вас будут говорить, а это ни к чему. Но не это главное.
Ну конечно, главное — это французы, которые его разыскивают. Грейс вздохнула, возвращаясь к насущному, посмотрела вокруг, высматривая ночную сорочку Анри. Она оказалась в ногах кровати.
— Вы сможете сами раздеться?
— Если не смогу, посплю так, а утром придет Рубен.
— Тогда приятных
Она повернулась, чтобы уйти. Голос Анри остановил ее на пороге.
— Я хочу, чтобы вы знали — я восхищаюсь вами. Таких отважных женщин, как вы, я еще не встречал. Я попал сюда тяжело раненным, и не только телесно, и лишь благодаря вам я снова имею мужество жить. — По его лицу скользнула слабая улыбка. — Вы вдохнули в меня силы. Я не нахожу слов, чтобы выразить вам свою благодарность.
Грейс почувствовала, как у нее защипало веки. Но лежавшая на сердце горечь никуда не исчезла. Она принужденно улыбнулась и закрыла за собой дверь.
Какое облегчение — оказаться снова в своей постели, где она могла почувствовать себя нормальным человеком. Насколько это было возможно для нее, конечно, ведь в голове ее продолжали крутиться слова Анри о ее увечье. Она не привыкла, чтобы так открыто говорили об этом. Ее знакомые обычно делали вид, что ничего не замечают. При первой встрече люди, заметив ее хромоту, на мгновение отводили глаза и натягивали маску равнодушия. Мальчишки на улице, те глазели на нее, не скрывая своего любопытства. А Анри Руссель спросил ее об этом прямо.
Она должна была бы радоваться его искренности — наверное, он решил, что они настолько близки, что можно говорить обо всем. И все же на душе у нее было очень тяжело. Грейс не привыкла горевать, это было не в ее характере. Воспитанная в религиозном духе, она всем сердцем приняла слова отца, что Господь преследовал некую высшую цель, обрекая ее на страдание. Несмотря ни на что, она верила, что Всевышний ценит и любит ее.
Не надо думать о плохом. О чем ей горевать? Она добилась независимости и вела жизнь, о какой мечтала.
Так было, а теперь? — прозвучало у нее в голове. Этот язвительный вопрос заставил ее вздрогнуть. Неужели ее так легко заставить тосковать по тому, что несбыточно? На что ей надеяться? Достаточно было появиться этому человеку, внесшему в ее жизнь чуточку волнений, и она уже готова предаться пустым мечтам? Да, он красив, это правда. Грейс готова была даже признать, что он живое воплощение тайных фантазий, которыми тешится каждая молодая девушка. Но она, Грейс Даверкорт, не очень-то молода. Да и вообще, она совсем не из тех, кто может привлечь внимание такого мужчины, как Анри Руссель. К тому же он скоро уедет. И один Господь знает, какая участь ему уготована.
Надо научиться равнодушию, и как можно скорее. Если она хочет сохранить душевное спокойствие, надо отпустить Анри, пусть уходит.
Ее решимость рухнула утром, когда на пороге ее дома возникли трое французов.
Обратившийся к ней мужчина был чем-то похож на Анри, почти так же хорош собой, как и его соплеменник, лежавший наверху, кареглазый, с правильными чертами лица и пухловатыми губами. Увидев Грейс, за которой топталась Джемайма, он снял шляпу, открыв темные волосы, собранные на затылке, и представился на беглом английском: