Таинственный монах

Владимиров Александр Владимирович

— Где-то тут был тайный ход, ведущий в башню, — прошептал Игорь.

Оставалось надеяться, что его за эти годы не обнаружили и не замуровали.

"Если туда проникнуть, — думал путешественник, — то можно хорошенько выспаться. Отдохнуть и продумать, как теперь поступать. Главное, чтобы там внутри никого не было".

Игорь не опасался, что может угодить в лапы ВЧК, чьи патрули изредка бывали в этом районе. Если уж ему удалось уйти в будущем, то тут и подавно, но рисковать не хотелось. Особенно когда на небо высыпали звезды, а город опустел. Бродящий по улицам одинокий путник мог привлечь к себе внимание не

только сотрудников спецслужб, но и бандитов, коих в смутное время много. Ермилов обошел Сухаревскую башню. Только на втором этаже, там, где когда-то был его кабинет, окно светилось. Вполне возможно, что там были люди.

Остановился около небольшой ниши и постучал по кирпичной кладке. Затем нажал на небольшой рычаг, выступавший из стены. Проскользнул в образовавшийся проход. Достал из кармана зажигалку.

В освещенном тусклым огнем помещении разглядел факел. Зажег его и направился по узкому коридору, что вел в его, когда-то, личный кабинет. Пару раз останавливался около небольших окошечек, которые с той стороны обычный наблюдатель мог принять за вентиляцию, и осматривался. В этих комнатах никого не было. Рабочие, что когда-то здесь обслуживали чугунный "бассейн" на девять тысяч ведер (с тридцатых годов XIX века, башня стала водонапорной), покинули их, оставив после себя бардак. На полу валялась сломанная мебель. Пару раз на глаза попались портреты Николая II. Один был истыкан, по всей видимости, или ножом, или штыком, второй — перепачкан краской.

Уже у самого выхода в кабинет Ермилову показалось, что в здании кто-то пел. Он замер и прислушался. Голосок жалостливый детский. Опасаться, в общем-то, было нечего, вероятно, беспризорник. В чем Игорь уже через несколько минут убедился.

Путешественник минут пять разглядывал мальчонку, что стоял у самодельной печурки, и, несмотря, что на улице было лето, грел руки. Тот даже не заметил, как за спиной в сторону отъехал старинный шкаф, стоявший здесь аж с конца семнадцатого века. Из образовавшегося проема вышел мужчина в кожаном пальто.

Ермилов замер, не зная, что делать. Игорь оглядел мальчишку. На вид лет десять. Одежды как таковой нет. Только рваные лохмотья. Неожиданно путешественнику захотелось чихнуть. Он не выдержал и привлек к себе внимание.

Увидев Ермилова, хлопчик закрыл лицо руками и закричал, словно Игорек пришел убивать:

— Не бейте меня, дяденька, не бейте!

— С чего мне тебя бить? — Поинтересовался путешественник. — Лучше расскажи, что в городе-то делается. Чай по городу утром, как "Шнырь" бегаешь.

— Хорошо, дяденька, только не бейте…

— Ну, вот заладил. Не бейте его да не бейте.

Ермилов прошелся по комнате. Поднял валявшийся стул, единственный, что пока уцелел. Остальные стулья, скорее всего, догорали сейчас в импровизированной буржуйке. Игорь сел и достал папиросу.

— А мне? — спросил мальчишка, покосившись на гостя. Игорю даже на секунду показалось, что страх у пацана пропал.

— Мал еще, — буркнул Ермилов, — и вообще курение опасно для здоровья.

Игорь, разглядывая мальчугана, прикидывал, удастся ли ему сегодня выспаться. Вряд ли тот способен его убить, но вот обшарить карманы — на это у него ума хватит. Не дай бог украдет МВ-1, тогда точно придется остаться в этой эпохе. Тут глаз да глаз нужен. Плюс ко всему браунинг прихватит, тогда прощай вся операция.

"Пусть

сначала расскажет, — подумал Игорек, — а потом я пойду вздремну в чуланчик. Вряд ли хлопец побежит за чекистами. Те точно его в коммуну определят. А это ему надо? Небось, хлебнул воздух свободы"!

Ермилов докурил папироску, затушил окурок и как заправский баскетболист бросил его в печь.

— А теперь, брат, рассказывай, что творится в городе? — Приказал Игорь.

Парнишка затараторил, и под его быструю речь путешественник невольно задремал.

Проснулся оттого, что кто-то шарил у Игоря за пазухой. Открыл глаза и резко схватил воришку за руку. Им, как и предполагалось, оказался беспризорный.

— Нехорошо! — прорычал Ермилов. — Обидел, значит, тебя, не дал покурить? Эх, ты.

Опустил его руку. Проверил содержимое карманов. Вовремя проснулся — все: машина времени, браунинг, сигареты и даже яд было на месте.

— Не убивать же тебя, — проговорил Игорь, вытаскивая пистолет. — Ладно, как звать-то?

— Ефим…

— Ну, вот, Ефим, считай, что тебе повезло.

Ермилов застигнул пальто. Достал из кармана сухарик, что таскал с собой, и кинул мальчишке. Тот поймал его и стал жадно есть.

"Ладно, как-нибудь поладим", — подумал Игорь, направляясь в чулан.

Чулан — небольшая комната, заваленная старыми книгами и бумагами. Интересно, почему Ефим не догадался все это использовать для согрева. Вполне вероятно, что таскать документацию отсюда в кабинет было далековато. Куда проще сжечь мебель.

Как бы то ни было, Игорь, несмотря на пыль и грязь, как-то умудрился из всей этой макулатуры сделать некое подобие ложа. На всякий случай закрыл дверь изнутри на щеколду, которую когда-то самолично в петровскую эпоху прибивал. Прилег, мечтая немного поспать, но сон не шел. Ворочаясь, Игорь составил мысленно характеристики всех персонажей этого периода русской истории.

Ключевой фигурой, вокруг которой крутилась в настоящий момент история, был Владимир Ильич Ульянов, революционер, создатель партии большевиков, председатель Совета Народных Комисаров, известный также под партийными кличками Старик и Ленин. Последнее прозвище после Октябрьской революции плотно закрепилось за Ильичем.

Средний сын директора народных училищ Ильи Николаевича и Марии Александровны Ульяновых, вслед за старшим братом Александром, одним из тех, кто участвовал в неудачном покушении на государя-императора Александра III, стал революционером. Правда, первую русскую революцию тысяча девятьсот пятого года Владимир Ульянов застал за границей в Швейцарии, где он писал статьи, в перерывах катаясь на велосипеде в ближайшую пивную. Когда приехал в Санкт-Петербург, восстание было уже подавлено. Игорь вспомнил, что именно Ленин отдавал приказы о подготовке террористических актов, которые он по молодости осуждал. Осенью девятьсот пятого Ильич открыто призывал совершать убийства в отношении полицейских и жандармов. Требовал взрывать полицейские участки, а солдат, что шли, выполняя приказ государя, против трудового народа, обливать кипятком. В первых числах тысяча девятьсот восьмого года, из Финляндии Ульянов вернулся в Женеву. И уже оттуда с Зиновьевым и Каменевым в Париж, где он знакомится с Инессой Арманд. Ермилов, когда вспомнил имя женщины, невольно улыбнулся. Ходил слух, что Инесса была любовницей Владимира.