Таинственный остров (иллюстр.)

Верн Жюль Габриэль

— Попробуем спуститься в Гранитный Дворец через бывший водосток озера.

— Тысяча и тысяча чертей! — воскликнул моряк. А я-то не подумал об этом!

Это действительно было единственное средство проникнуть в Гранитный Дворец, чтобы дать бой обезьянам и выгнать их. Правда, отверстие водостока было скрыто за плотной стеной камней, которую пришлось бы разрушить, но ее можно будет позже восстановить. К счастью, Сайрес Смит не привел еще в исполнение свой проект — скрыть это отверстие, затопив его водой озера. В этом случае намеченная операция потребовала бы много времени.

Было

уже за полдень, когда колонисты, хорошо вооруженные, снабженные кирками и лопатами, вышли из Труб и прошли под окнами Гранитного Дворца, дав Топу приказание оставаться на своем месте. Они намеревались подняться по левому берегу реки Благодарности и выйти на плато Дальнего Вида.

Но не успели они пройти пятидесяти шагов, как послышался яростный лай Топа. Он звучал, как отчаянный призыв.

Все остановились.

— Бежим! — сказал Пенкроф.

Колонисты со всех ног бросились вниз. Дойдя до поворота, они увидели, что положение изменилось.

Обезьяны, испуганные каким-то неведомым обстоятельством, пытались убежать. Некоторые из них с ловкостью акробатов прыгали и бегали от одного окна к другому. Они не сделали даже попытки сбросить лестницу, по которой легко было бы спуститься, и, по-видимому, от страха забыли об этом способе спасения. Вскоре пять или шесть обезьян оказались под выстрелом, и колонисты, спокойно прицелившись, открыли огонь.

Некоторые из раненых обезьян с криками упали назад в комнату, другие свалились вниз и разбились; спустя несколько минут можно было предположить, что во дворце не осталось ни одной живой обезьяны.

— Ура! Ура! Ура! — закричал Пенкроф.

— Не слишком ли много «ура»? — сказал Гедеон Спилет.

— А что? Они же все перебиты! — удивился моряк.

— Согласен, но это не помогает нам вернуться к себе.

— Идем к водостоку, — сказал Пенкроф.

— Конечно, — ответил инженер. — Но было бы удобнее…

В эту минуту, словно в ответ на слова инженера, лестница показалась из-за порога двери и упала вниз.

— Тысяча трубок? Вот это здорово! — вскричал моряк, глядя на Сайреса Смита.

— Слишком здорово, — вполголоса произнес инженер и первым бросился к лестнице.

— Осторожнее, мистер Сайрес! — воскликнул Пенкроф. — А вдруг там еще остались обезьяны?

— Увидим, — бросил инженер, не останавливаясь.

Его товарищи поспешили за ним и в одно мгновение добрались до дверей. Они обыскали все. В комнатах никого не было. Склад тоже был пощажен животными.

— А лестница-то! — закричал моряк. — Какой это джентльмен послал ее нам?

В это время послышался крик, и в залу вбежала огромная обезьяна, преследуемая Набом.

— Ах, разбойник! — вскричал Пенкроф. И, взмахнув топором, он собирался раскроить голову животному, но Сайрес Смит остановил его:

— Не трогайте ее, Пенкроф.

— Мне помиловать этого черномазого?

— Да, это он выбросил нам лестницу.

Инженер сказал это таким странным тоном, что было трудно решить, серьезно он говорит или нет.

Колонисты бросились к обезьяне и, несмотря на мужественное сопротивление животного, повалили и связали ее.

— Уф! — вздохнул Пенкроф. — А что мы теперь из нее сделаем?

— Слугу, — ответил Герберт.

Говоря

это, юноша был почти серьезен: он хорошо знал, какую пользу можно извлечь из этих разумных четвероруких.

Все приблизились к обезьяне и начали внимательно ее рассматривать. Это был орангутанг. Подобно своим сородичам, он не отличался ни злостью бабуина, ни легкомыслием макаки, не был нечистоплотен, как сагуин, или нетерпелив, как маго, и не обладал дурными инстинктами собакоголовых. Именно об этих человекообразных рассказывают столько историй, свидетельствующих о их почти человеческой сообразительности. Как домашние слуги, они подают к столу, убирают комнаты, чистят платье и башмаки, умеют управляться с ложкой и вилкой и даже пьют вино не хуже самых лучших двуногих лакеев. Как известно, у Бюффона [33] была такая обезьяна, которая долго и усердно служила ему. Представитель орангутангов, лежавший связанным в большом зале Гранитного Дворца, был огромный детина в шесть футов ростом, прекрасно сложенный, с широкой грудью и средней величины головой; череп был круглый, нос выдавался вперед. Гладкая, мягкая, блестящая шерсть покрывала кожу. Одним словом, это был законченный образец человекообразных. В его небольших глазах светился разум. Белые зубы сверкали под усами. Подбородок был покрыт небольшой курчавой каштановой бородкой.

33

Бюффон (1707–1788) — французский естествоиспытатель, директор парижского Ботанического сада.

— Красивый парень! — сказал Пенкроф. — Если бы знать его язык, с ним можно было бы разговаривать.

— Так вы не шутите, хозяин? — спросил Наб. — Мы берем его в слуги?

— Да, Наб, — с улыбкой ответил инженер. — Но только ты не ревнуй.

— Надеюсь, что из него выйдет хороший слуга, — сказал Герберт, — По-видимому, он еще молод, его легко будет воспитать, и нам не придется пускать в ход силу или вырывать ему клыки, как делают в таких случаях. Он, наверное, привяжется к хозяевам, если они будут с ним ласковы.

— Это так и будет, — сказал Пенкроф, который уже забыл, как сердился на «шутников». — Ну что, друг, как поживаешь? — спросил он оранга.

Оранг ответил легким ворчанием, звучавшим довольно мирно.

— Мы, значит, зачислились в колонисты? — продолжал моряк. — Мы хотим поступить на службу к мистеру Смиту?

Снова утвердительное ворчание.

— И будем довольствоваться одним столом, без жалованья?

Обезьяна заворчала в третий раз.

— Она разговаривает довольно однообразно, — заметил Гедеон Спилет.

— Ничего, — сказал моряк. — Молчаливые слуги самые лучшие. И к тому же без жалованья. Слышишь, приятель? Для начала мы не положим тебе никакого жалованья. Но потом мы его удвоим, если ты нам понравишься.

Таким образом, число колонистов увеличилось еще одним членом, который впоследствии оказался очень полезным. Когда возник вопрос, какое ему дать имя, Пенкроф попросил, чтобы, в память о другой знакомой ему обезьяне, его назвали Юпитером, сокращенно Юпом.