Таинственный остров(Повести и рассказы)

Степанов Александр Владимирович

— Я сохраню вам главное в жизни — мысль и знания, но сохранить внешнюю оболочку — это выше даже моих знаний…

Новая мысль, как молния, прорезала напряженный мозг Перкинса: старый индус сдержал свое слово… Он сохранил жизнь, но… изменил внешнюю оболочку, переместив «я» профессора в здоровое тело мальчика…

Индус замолчал, нервно вытирая крупные капли пота, выступившие у него на лбу.

— Ну, а дальше?.. Что же дальше?.. — взволнованно спросил сэр Невилль.

— Шесть лет, — продолжал, немного передохнув, индус, — прожил профессор среди посвященных, изучая их тайны… шесть долгих лет… Он много узнал, многому научился, но… в конце концов его потянуло на родину… Увидеть семью, детей, которые за

это время, вероятно, уже стали взрослыми… И он не выдержал… Господа! Профессор Перкинс — это я!.. — закончил дрожащим, прерывающимся от волнения голосом индус.

Мы, пораженные, молчали, не зная, верить ли или не верить.

Сознание говорило — «нет»… Трудно в молодом, цветущем, полном сил юноше признать нашего старого, обремененного годами друга… а между тем, его манера говорить, его глубокие познания в различных областях науки, все это заставляло верить, что мы видим пред собой воскресшего профессора Перкинса. Именно воскресшего, потому что в смерти его до сего времени мы не сомневались.

Первым очнулся сэр Артур Невилль.

Он приподнялся протянул индусу руку и, крепко пожимая ее, проговорил:

— Хотя все это очень невероятно, но… я верю, что это так… и от души рад за вас… рад приветствовать вас, дорогой профессор…

Я поспешил присоединиться к сэру Невиллю.

Индус вздрогнул и на лице его показались слезы радости, но почти тотчас же он снова сделался грустным.

— Спасибо, господа, что вы, вопреки здравому смыслу, поверили мне… Но… — продолжал он, тяжело вздохнув, — меня больше всего мучает то, признает ли меня, как вы, моя семья!.. И как я в оболочке индуса войду к себе в дом на правах отца и мужа… Моя жена… Дети… О, Боже! Лучше было бы, кажется, умереть тогда!..

И, поднявшись с кресла, профессор молча вышел из каюты.

После признания профессора мы ежедневно виделись с ним и в конце концов у нас не осталось ни малейшего сомнения в его личности. Перкинс припомнил наши прежние встречи, разговоры, наше первое путешествие со всеми мелочами и подробностями, какие посторонний, желавший нас мистифицировать, не мог бы знать.

Но, оживляясь минутами, профессор большую часть времени был задумчив и грустен. Его неотвязно преследовала мысль о семье и о том, каким образом он войдет в нее.

Это не давало ему покоя, и часто, проходя ночью мимо каюты, занимаемой Перкинсом, мы слышали заглушенные стоны и вздохи возвращенного к жизни, но потерявшего ее путеводные нити нашего старого и вместе с тем молодого друга…

До Англии мы доехали благополучно и, расставаясь с профессором, горячо просили его приехать при первой возможности к нам в Лондон.

Профессор обещал, грустно качая толовой, и мы расстались, причем сэр Невилль поехал к себе на дачу, а я отправился в министерство с докладом о результатах командировки.

* * *

Через несколько дней, читая утреннюю газету, я случайно наткнулся на заметку, в которой говорилось, что на пороге дома пропавшего без вести профессора Перкинса был найден труп молодого индуса с огнестрельной раной в области сердца.

При нем найдена записка, в которой он просит никого не винить в его смерти…

Я не сомневался, кто был этот молодой индус…

ТАИНСТВЕННЫЙ ОСТРОВ

Повесть

< image l:href="#"/>

Стояла дивная погода, когда небольшая винтовая шхуна Нью-Йоркского общества пароходства и торговли «Дельфин», пронзительно свистя, отходила от пристани гостеприимного Гавра, чтобы переплыть океан.

Шхуна была грузовая и нас, пассажиров, принятых капитаном скорее из любезности, чем из интереса, было немного: старый отставной моряк, ехавший по каким-то торговым делам в Америку

вместе с дочерью, прелестной блондинкой, едва только вышедшей из детского возраста, какой-то неопределенный господин, как впоследствии оказалось, техник, ехавший на заработки в Новый Свет, и я. Что касается меня, то я был командирован в Америку фирмой, в которой я служил. Это была первая моя командировка и, несмотря на то, что я очень гордился этим, все же из желания отложить какую-нибудь сумму решил ехать на грузовом судне, проезд на котором обходился раза в три или четыре дешевле, нежели на пассажирских гигантах, где пассажирам доставляют всевозможные удобства, без которых отлично можно было бы обойтись, беря за это всевозможные добавочные доллары.

С первого же дня в кают-компании воцарилось полное согласие. Капитан Готкинс и его два офицера, ирландец Брэдди и американец Нордсон, были очень милые люди и сразу же стали относиться к нам с той простотой и искренностью, который отличают американцев от жителей Старого Света.

Моряки вели нескончаемые разговоры о течениях, ветрах, приливах, островах… Техник или читал что-нибудь, или, мрачно замкнувшись в себе, сидел насупившись, не произнося ни слова. Я же, пользуясь и тем, что моряки заняты серьезными разговорами, совершенно меня не интересовавшими в то время, и тем, что мне всего двадцать четыре года, когда так хочется жить, любить, наслаждаться, когда жизнь кажется такой прекрасной, обещающей, усиленно ухаживал за маленькой блондинкой, которая с каждым днем начинала мне нравиться все больше и больше…

Как-то вечером, засидевшись в кают-компании за стаканом грога, капитан навел тему разговора на таинственные и странные случаи, происходившие в море.

— Господа журналисты, — начал он, — смеются над рассказами о таинственных чудовищах и морских змеях, живущих на больших глубинах и изредка появляющихся под влиянием каких-либо обстоятельств на поверхности моря… А между тем, они существуют… Это вам говорю я, старый морской волк, который знает океан лучше, чем журналист свою газету. И почему бы им не существовать?.. А что их редко видят, это естественно. Их организм привык к страшному давлению нескольких тысяч метров воды, он приспособился к этому и меньшее давление причиняет чудовищу неприятное ощущение и, возможно, даже физическую боль, так как ему приходится бессознательно употреблять страшные усилия, чтобы сдерживать мускулы, привыкшие к постоянному сопротивлению давящего столба воды. Поэтому чудовища так редко показываются на поверхности воды, выброшенные со дна или сильным извержением, или какой-либо другой причиной, не зависящей от их воли… Да вот я вам расскажу… Я сам видел однажды такое чудовище…

Капитан закурил потухшую трубку и начал.

— Мы плыли в южных морях, я тогда еще служил на «Весталке», небольшой грузовой шхуне нашего же общества. Погода стояла великолепная, море было как бы подернуто маслом, ветра никакого, на небе ни облачка. Вдруг впереди нас, милях в трех, со страшным ревом и треском поднялся огромный столб воды. Небо сразу заволоклось не то тучами, не то дымом и огромная волна понеслась на нас. Все кругом стало темно и тут мы в первый раз услышали его голос… Когда большая волна была приблизительно в миле, внезапно до нас донесся резкий, пронзительный, полный страдания и ужаса крик… Не знаю, с чем бы сравнить его… Что-то среднее между звуком сирены и воплем умирающего человека, увеличенным в тысячу раз. Я никогда этого не забуду… Нас охватило и чувство ужаса перед чем-то таинственным, неизвестным и чувство жалости, сильной томящей жалости, как будто кричало не животное, а погибающий человек… Мы в страхе, растерянные, смотрели сквозь мрак на надвигающуюся волну и вдруг в белой пене увидели голову чудовища, огромную страшную голову с белыми, ничего не видящими глазами, бессмысленно смотревшими на нас.