Таинственный след
Шрифт:
— Уберечь нашу молодежь от рабства — это очень важно, — тихо сказал Диченко. — Избавить от слез наших матерей — все равно, что пустить под откос эшелон с танками. А может быть, и важнее этого. Не так ли? Я искренне поздравляю вас с успехом.
В справедливости слов Диченко мы убедились буквально на следующий же день. Мы с Григорием прогуливались по селу и повстречали бабку Дарью. Она шла в обнимку со своим внуком, радостно говорила о чем-то и все заглядывала в глаза своему любимцу. Увидев нас, она бросилась обнимать Проценко. Того самого Проценко, которого еще вчера честила
— Ах, сынок, прости меня, дуру старую. Как ты сказал вчера, что внучок мой вернется, так все и вышло. Ты просто святой человек или колдун добрый. Дай я тебя расцелую. — Дарья смеялась и плакала от радости.
Проценко подставил щеку, и старуха от души поцеловала своего вчерашнего смертельного врага. Сцена была просто потрясающая.
А через два дня на Большую землю ушло сообщение о взорванном немецком эшелоне. В нем ни слова не говорилось о Кали Утегенове, скрывавшемся под именем Васи. Таков закон партизанской войны: и успехи, и неудачи делятся поровну между партизанами, и никто не сетует на это. Ведь они защищают Родину.
КРОВЬ НА СНЕГУ
Время шло, и мы начали поторапливать Проценко. Он должен был, подобрав надежных людей, разоружить отряд полицейских в Переяславе и уйти в леса. Эта операция, по расчетам подпольного комитета, должна была запугать полицейских, внести раздор в ряды изменников. Помочь Проценко в этом деле вызвался Дмитрий Никитович Яковец. Получив специальное задание от комитета, Яковец выехал в Переяслав.
До войны Дмитрий Никитович Яковец заведовал средней школой в селе Григорьевка, в том самом селе, где располагался штаб подпольного комитета. Мы посоветовали Яковцу реже появляться на людях, ни в коем случае не заезжать в Григорьевку. Он не был в селе уже полгода, и его появление там могло вызвать подозрение. Яковцу приказали после выполнения задания прибыть в Козино и передать мне собранные им сведения. А я, в свою очередь, должен был информировать комитет.
После отъезда Яковца ко мне в дом неожиданно нагрянули гости. Одного из прибывших, Николая Михайловича Попова, я знал, а второго видел впервые. Статный, плотного телосложения брюнет решительно вошел в комнату и протянул мне руку.
— Будем знакомы, — сказал он. — Меня зовут Васей. А вас как зовут?
— Алексей Крячек. — представился я.
— Вы врач?
— Да.
— Давно работаете здесь?
— Присаживайтесь, — предложил я гостям. — Третий год работаю, не так уж давно.
— Опыт у вас, конечно, есть?
— Кто его знает? Работаю, как могу, — ответил я. Когда Вася зачем-то вышел в другую комнату, я спросил у Попова: — Кто этот бородатый цыган? Чего он прицепился ко мне с расспросами?
— Тихо, — Попов поднес палец к губам. — Это не цыган, а казах. Он прибыл сюда с Большой земли со специальным заданием.
— Какое у него настоящее имя?
— Утегенов, — ответил Попов, — Кали Утегенов.
— Значит, это тот самый человек, который действовал под именем Васи? Я уже слышал о нем от Ломако. Это его партизаны взорвали недавно эшелон?
— Да, да, — сказал Попов. — Это тот самый человек.
— Чего вы шепчетесь,
— Садитесь, Вася, будьте гостем, — попросил я Утегенова и поспешил за угощением. В мой дом часто наведывались полицаи, и я всегда держал для них самогонку. И вот мне выпал случай принимать в своем доме знаменитого партизана. Я выставил на стол все запасы спиртного, нашлась и подходящая еда. Но гости очень торопились. Мы наскоро закусывали, Вася то и дело поглядывал на часы.
— Я слышал, Алексей Васильевич, — сказал Кали, — вы из Киева привезли много лекарств. Это правда?
— Да, правда. Привез.
— Не все еще израсходовали? — спросил Кали.
— Расходую помаленьку, — ответил я. — Ко мне обращаются и больные и раненые. Нельзя не лечить людей.
— Нашим партизанам тоже нужны медикаменты. Иногда нужнее, чем оружие. Я попрошу вас поберечь лекарства, — сказал Кали, поднимаясь со стула. — А пока прощайте.
— Хорошо, поберегу, — сказал я. — Постараюсь и еще раздобыть.
...Гости исчезли так же неожиданно, как и появились. Я несколько дней в тревоге ожидал вестей от Яковца. Он почему-то задерживался. Неужели его схватили? А может быть, группа Проценко попала в беду? Неизвестность тяготила меня. Я просто не находил себе места. Наконец поздно вечером ко мне прибежала связная Лена. Она скинула с головы тяжелую шаль, выпила с дороги целый ковш холодной воды, затем тревожно спросила:
— Алексей Васильевич, Яковец не приезжал?
— Если бы он приехал, я давно бы сообщил об этом комитету, — тихо сказал я. Лена бессильно опустила плечи и нахмурилась.
— Тогда положение наше плохое. Мы думали, что Яковец как-нибудь освободился.
— Что случилось? — встрепенулся я, почуяв неладное.
А случилось действительно непредвиденное. Яковец пренебрег предостережениями товарищей и пошел все-таки в Григорьевку. Он и раньше частенько говорил, что ему надоело прятаться и скрываться. Многие живут открыто, ходят куда хотят, и ничего. Чем же он хуже других? И вот, не заезжая ко мне, он прямо из Переяслава направляется в Григорьевку. Яковец смело шагает по центральной улице, рискует даже пройти мимо магазина, где в ту пору было много народу. В толпе у магазина стояла и Лена. Когда Яковец подошел к магазину, его окликнул какой-то полицай:
— Эй, ты, поди-ка сюда!
Яковец увидел Лену и по ее лицу понял, что ему грозит опасность. У него было оружие и листовки. Попадать с такими уликами в лапы полиции никак нельзя. Что делать? Яковец неторопливо шагает мимо магазина, делая вид, что не слышит окрика полицейского.
— Эй, черт возьми, это я тебе говорю! Глухой, что ли? — заорал полицай и выстрелил в воздух. Яковец понял, что ему не уйти. Он выхватывает наган, отскакивает в сторону и стреляет в бегущего к нему полицая. Тот падает. Тут же за Яковцом устремляются двое немецких солдат и несколько полицаев. Яковец по узкому переулку выскакивает из села и бежит к болоту. Лена наблюдала за ним, пока он не скрылся вдали. Перестрелка в той стороне не прекращалась до самого вечера.