Таинственный труп
Шрифт:
— А не говорит ли сейчас устами нашего доброго Николя полицейский? — спросил Семакгюс. — Как бы там ни было, этот американец мне нравится, сразу видно, великого ума человек.
— Или же потрясающего невежества, — кротко вставил Сансон. — Отрицать то, что не существует, означает вдвойне признать его существование, своего рода дань уважения порока добродетели!
Ноблекур зааплодировал.
— Браво! Прекрасное классическое толкование.
— О! — воскликнул Семакгюс. — Мне придется отступить, если наш друг получит поддержку самого господина старосты прихода Сент-Эсташ!
— Надеюсь, когда прибудет Наганда, он расскажет мне о нем поподробнее, — заметил Николя.
— Я очень уважаю вашего
— Титул государя ничего не добавляет к делу…
Замечание Бурдо осталось без ответа.
— А вы спасли его от виселицы, — напомнил Сансон, обращаясь к Николя.
Требовалась большая смелость, чтобы произнести реплику, содержавшую намек на занятия палача. Николя поймал восхищенный взгляд Ноблекура: без сомнения, старый магистрат испытывал те же чувства, что и он сам, и его уважение к Сансону еще более возросло. Так как никто из сотрапезников не стал продолжать тему, воцарилась тишина. Нарушил ее Бурдо.
— Париж проникся пылкой любовью к поборнику свободы и республиканских идей.
— Свободы для кого? — проскрипел Семакгюс. — Для торговцев чаем, рабовладельцев-плантаторов, лавочников, для которых имеют значение только деньги?
— Лучше уж свобода, основанная на труде и способностях, чем та, что основана на рождении, свобода, при которой власть имущий всего лишь дает себе труд родиться. Даже вы желчно отзываетесь о родине знаменитого Франклина!
— Я просто хочу понять, что скрывается за высокими словами.
— О! — подал голос Ноблекур, стараясь задушить начавшуюся полемику в зародыше. — Мне кажется, гораздо большего внимания сейчас заслуживает вопрос, вступим ли мы в войну.
— Говорят, король не склонен начинать военные действия, — бросил Семакгюс.
— Действительно, есть о чем задуматься. Поддержать инсургентов означает вступить в конфликт с Англией. Если военная удача окажется на нашей стороне, мы рискуем оказаться в роли того, кто таскает каштаны из огня в пользу нового государства. Сегодня американцы увиваются вокруг нас, но что будет завтра, когда у них будут развязаны руки? Не станут ли они тогда заниматься исключительно собственными делами? Подумайте, что станет с нами, если мы дадим деньги безденежному должнику. Я не осмеливаюсь представить себе последствия неудачи. Мы уже потеряли наши колонии в Америке, в том числе и Новую Францию. А что будет тогда?
— Но, — робко предположил Сансон, — нельзя ли вернуть Канаду путем переговоров, дабы положить конец конфликту?
— Не стоит делить шкуру неубитого медведя… Если бы я был американцем, — промолвил Семакгюс, — то есть колоном, прогнавшим своего хозяина, я бы ни за что не потерпел возвращения прежних властей, ибо я не только выгнал их, но и истребил туземцев, помогавших этой власти.
— А вы, Николя, — продолжал Ноблекур, — вы всегда в курсе государственных тайн. Что вы об этом думаете?
— Что будучи в курсе государственных тайн, я обязан свято их хранить.
Он не хотел выдавать своих чувств по столь серьезному вопросу; он знал много, но всегда хранил должностные секреты при себе. В глубине души он удивлялся, как можно поддерживать мятежников, восставших против своего короля, и понимал, что для тех, кто призывал реформировать исконную систему управления королевством, победа мятежников станет лучшей поддержкой. Он лучше других сознавал, что война в столь отдаленных землях требует мощного флота. Сартин стучится во все двери в поисках денег, а директор Бюро финансов не прекращает ставить палки в колеса упорному министру, ибо полагает, что тот слишком расточителен. А если война начнется, ее надо выиграть во что бы то ни стало. Однажды, оправдывая военные приготовления, Верженн, исполнявший обязанности министра иностранных
— Но дыма пока нет, — произнес Семакгюс, — значит, война начнется не завтра. Торговым судам приказано не заходить в территориальные воды мятежных колоний, однако король закрывает глаза на контрабанду. [11]
Бурдо усмехнулся.
— Разумеется, исключительно в силу данных распоряжений торговля между нашими Антильскими островами и Новой Англией быстро расширяется! Напрасно наши дипломаты пытаются утихомирить гнев англичан своими бредовыми ответами, за которыми кроется вполне понятная истина: кто сумеет избежать бдительного надзора, останется безнаказанным. Более того, власти тайком подстрекают негоциантов идти на этот риск и искать выгоду там, где они могут ее найти.
11
См.: Taillemite Etienne.Louis XVI ou le navigateur immobile.
Кофе подали на столике в углу гостиной. Николя предложил сделать Помпадур.
— Вот он, истинный поклонник прежнего двора! — рассмеялся Семакгюс.
— Смейтесь, господа, сам покойный король во время ужинов в малых апартаментах научил меня готовить Помпадур.
На каждую чашку кофе он положил по чайной ложке, наполнил их кусочками сахара, затем пропитал все кусочки ромом, а потом, с помощью лучины, подожженной в огне камина, поджег сахар в каждой ложечке. Присутствующие завороженно наблюдали крошечные голубые язычки пламени, пожиравшие сахар, и тот расплавленными каплями падал в кофе. Результат получил единодушное одобрение и дал толчок новой беседе, тотчас перескочившей на тему военных приготовлений. В Англии подготовка к войне велась столь спешно, что команды торговых судов, пакетботов, каботажных судов и рыболовных баркасов нередко забирали на корабли военно-морского флота. На суше большинство вольных городов Священной Римской империи кишели английскими вербовщиками, особенно Гессен. В Бресте вербовали булочников для выпечки галет, необходимых в судовом рационе. Они бы еще долго перечисляли все, что сейчас активно обсуждалось в обществе, но неожиданно послышались торопливые шаги, и, раскрасневшись на морозе, появился Луи де Ранрей, в верховых сапогах и фраке цвета сухого листа. На голове у него был парик. Николя поразился переменам во внешности сына. Унаследовав телосложение от отца и надменную осанку от деда, маркиза де Ранрея, в свои семнадцать он выглядел зрелым мужчиной.
Он приветствовал друзей отца как старых знакомых; его представили красному от волнения Сансону, и Луи, сказав ему витиеватый комплимент, наконец, бросился в объятия отца, которого не видел с самого Рождества. Катрина и Марион засуетились, предлагая ему как следует подкрепиться. Но он съел всего лишь маленький «Остров любви» и выпил стакан жаньерского. Взволнованный, Николя с наслаждением наблюдал за изысканными манерами сына и только потом спросил, чему он обязан его столь неожиданному появлению.
— Когда я нес службу в покоях королевы, ее горничная, госпожа Кампан, чем-то очень взволнованная, отозвала меня в сторону и велела немедленно мчаться в Париж и передать вам вот это письмо. Я побежал в конюшню, вскочил в седло и галопом помчался…
И он достал из внутреннего кармана жилета запечатанный лист бумаги.
— Королева отпустила вас?
— Она поручила мне напомнить вам о «Компьеньском рыцаре»…
Николя улыбнулся, вспомнив свою встречу с дофиной, только что прибывшей во Францию.