Таинственный убийца

Шарп Том

Терпение мое кончилось, и я поспешил удалиться. В холле на меня снова набросился Пармитер. Он схватил меня за рукав и уволок в грязную каморку, которую он тор­жественно именовал «Штаб-квартирой».

— Ну? — требовательно вопросил он.— Так его отравили виски, или как?

Я глядел на него с жалостью: только абсолютный кре­тин может поверить, что человека, даже полнейшего трезвенника, каким был капеллан, можно укокошить, за­пустив ему в нос пару-другую капелек высококлассного шотландского!

— Возможно,— холодно начал я,- капеллан умер в ре­зультате удушения. Вы ведь и сами видели, что у него изо рта торчал шелковый носовой платок.

К тому же, осме­люсь заметить, что к моменту обнаружения тело уже до­статочно остыло, так что...

— Еще бы! — с энтузиазмом перебил меня Пармитер.— Он уже несколько часов, как откинулся. Аж закоченел весь.

Я собрался сделать Пармитеру замечание (его познания в области судебной медицины, судя по всему, ограничи­вались информацией, почерпнутой из американских де­тективов), но заметил, что старика что-то беспокоит. У не­го даже руки дрожали.

— У меня с капелланом были не очень хорошие отноше­ния,- Пармитер понизил голос до шепота — Но не только у меня. Вот, например, вчера, я слышал...

Я попросил Пармитера развить эту тему, и зря. Потому что он развил. Смысл его истории, поведанной в самых трагических тонах, сводился к тому, что накануне вече­ром, часов в шесть, в Пэррок-хауз явилась целая депута­ция из деревни. Возглавлял ее полковник Фортпатрик, ко­торому удалось заарканить молодую Ванессу Долри, это­го психа Биркеншоу и нашего слабака-викария. Депута­ция недвусмысленно донесла до сведения капеллана, что гипергностические буйства должны прекратиться. Появ­ление наркоманов и малолетних преступников стало по­следней каплей. Как изложил ситуацию полковник, «или вы вышвырнете отсюда чертовых придурков, или...». Я пояснил Пармитеру, что, хотя подобный ультиматум зву­чит и впечатляюще, его все же вряд ли можно считать смертельной угрозой.

— Ну посудите сами,— сказал я,— Фортпатрик — предсе­датель местного отделения консервативной партии. Не­ужто вы всерьез предполагаете, что он мог пробраться ночью к капеллану в комнату и раздеть его до носков? Кроме того, Пэррок-хауз на ночь запирается, и...

— Верно, запираться-то запирается,— мрачно согласил­ся со мной Пармитер.— Только что случилось с моими чертовыми запасными ключами? Они исчезли. На той не­деле,— и он указал на крюк, на котором обычно висели ключи. Вот так поворотец!

— Вы хотите сказать?..— У меня даже дух захватило.

— Я хочу сказать, что, может, я их и не терял вовсе, и ка­пеллан зря на меня тогда так развопился. Может, у меня их сперли?

Я решил, что с меня на сегодня достаточно. У Пармитера, несомненно, фантазия параноика, к тому же от него отвратительно воняет: смесью свиного сала, лука, табака и пота. Однако Пармитер не собирался так просто меня отпускать: он извлек из кармана смятый листок бумаги.

— Полагаете, я преувеличиваю, да, док? Тогда гляньте- ка вот на это!

На листочке рукой покойного капеллана было написано:

«Вам не удастся меня провести. Я знаю, кто вы. Я сразу же уловил сходство. Приходите сегодня вечером, и я...»

Ужас-то какой! Я хотел поподробнее изучить записку, но Пармитер выхватил ее у меня и с видом победителя сунул в карман.

— И знаете, док, когда он это написал? Вчера вечером, после встречи с деревенскими. Дело в том, что, помимо всего прочего, я еще должен выбрасывать по утрам и вече­рам корзины для мусора... Кручусь тут как белка в колесе... Да, так вот записочка даст этому высокомерному ублюдку Фишеру повод для размышления, разве

не так?

Я явился в свой кабинет на полчаса позже обычного, и обнаружил, что народу на этот раз в приемной тоже боль­ше, чем всегда. Слухи о ночных событиях распространи­лись по деревне, словно лесной пожар. А поскольку стало известно и о моем участии, огромное количество наших деревенских начало испытывать к утру всяческие недомо­гания.

Скажу честно: моим пациентам не повезло, ибо покида­ли они кабинет отнюдь не более информированными, чем в него заходили. В отличие от них, я не любитель сплетен и скандалов. У меня побывали Биркеншоу, Дже­реми Блэкистон, который наезжает сюда только на уик­энды, старый Саттер и еще более старая мамаша Саттера. Биркеншоу пожаловался на сыпь, которую он почему-то назвал «таинственной» — ничего таинственного в ней нет: вы бы знали, как он помешан на пестицидах, просто засыпает ими свой жалкий садик. Он выдвинул гадкое предположение о специфических отношениях между ка­пелланом и братом Виктором и осведомился: правда ли, что капеллану перерезали горло от уха до уха?

К тому времени, когда прихромала миссис Саттер (ей 95 лет, и она твердо уверена, что все ее недомогания вызва­ны «ранним климаксом»), голова у меня уже раскалывалась от боли. Следующая пациентка, Ванесса Долри еще больше усугубила мои страдания. Ванесса — девица из этих, современных, и я, как ни старался, не смог заставить себя ее полюбить. Выросла она в Америке, а в деревню приехала сразу же после смерти ее дядюшки, Бедолаги Долри. К сожалению, она совершенно не похожа на свою бабушку Эдит, вот была чудесная женщина! А эта... То­щая, вечно размахивает руками! Кому, может, и нравятся женщины, похожие на мальчишек, я же лично таких не люблю. Мне не нравятся ни ее платья, ни ее взгляды, ни романы, которые она пишет. Эти книжонки (мне говори­ли, что в списках бестселлеров они идут под рубрикой «душещипательные») просто отвратительны. Авторша, во-первых, обладает больным воображением, во-вторых, не имеет ни малейшего представления о гинекологии. Однако именно благодаря этой своей буйной фантазии к тридцати годам мисс Долри стала девицей весьма состоя­тельной. Мисс Долри также засыпала меня вопросами об убийстве, которые я, естественно, проигнорировал. При этом она все твердила о какой-то своей болезни, кото­рая — и это характерно для Ванессы — была полностью надуманной.

Последней пациенткой была устрашающая Гермиона Фортпатрик, крупная, похожая на лошадь женщина с пронзительным голосом. Супруга полковника сообщила мне (и всему свету, поскольку окно кабинета было откры­то, а она так вопит!), что у нее в горле «что-то гикает». За­тем, после краткого панегирика покойному капеллану, она перешла к гораздо более интересному вопросу, а именно, к завещанию Бедолаги Пола Долри. И то, что она сказала, сразу же меня насторожило. Я сел прямо и весь обратился в слух.

Брат миссис Фортпатрик (человек неприятный и хамова­тый) был семейным поверенным Долри. Встревоженный экстравагантностью завещания Бедолаги Пола, он убе­дил его сделать одну приписку. А именно: если в течение двух лет после смерти завещателя в обители гипергностиков «свершится что-либо неприличное либо преступное», они лишатся сделанного полоумным Долри дарения. И Пэррок-хауз, а также огромные деньги вернутся в семей­ство Долри.

— Это означает, — ревела Гермиона,— что наследницей становится Ванесса. И два ее кузена — ну, те, что живут во Франции.