Таинство христианской жизни
Шрифт:
Убедился из моего малого опыта, что любовь, простая, братская, проявленная к человеку, непременно принесет плод жизни; и если не сейчас, в данный момент, то в день всеобщего великого воскресения она раскроет себя в своем богатстве. Молитва от искреннего сострадания, принесенная Богу Истинному, — в духе и истине любви Христа — пребывает вечно хранимою Богом. Психологически мы можем забыть о ней, но онтологически она пребывает в сфере Божественной и встанет рядом с нами в великий день Последнего Суда — встанет безмерно более прекрасною, преображенною, как сила нетленной жизни.
Ад Христа не был адом неприязни, но любви. По слову Старца Силуана: «Чем больше любовь, тем больше страданий душе»2. Жизненный опыт каждого из нас подтверждает слова Старца: любовь неизбежно страдает в этом мире и непременно
Умалять в нашем сознании мысль Творца о человеке не есть дело смирения, но ошибка и даже великий грех. Всем нам необходимо иметь мужество подойти к содержанию данного нам Божественного Откровения «открытым лицом и, взирая на славу Господню, преображаться в ТОТ же образ от славы в славу, как от Господня Духа» (2Кор.3:18).
ДУХОВНАЯ ЖИЗНЬ
Я волею уходил в глубины мрака. Побуждающим мотивом к усилиям совлечься данной нам формы «бывания», исполненного неизбывных страданий, было искание непоколебимого бытия. В моей художественной работе в моменты, когда мне казалось, что я уловил чудо красоты, я желал повелеть сему «моменту»: «Остановись!» Но ничто не пребывало устойчивым? на всем лежала печать нетления. И рана ложилась на душу.
Что же, собственно, тяготило меня? Был элемент отталкивания от бессмысленности всего, что осуждено на погибель; умирание внушало мне страх и отвращение: смерть не есть решение проблемы — в ней я ощущал отрицание всего существующего. «Земля и все дела на ней» (2Пет.3:10) воспринимались духом в их обреченности; нигде не виделось спасение; все утопало в бездонности вечного мрака.
Жажда Бытия непреложного томила меня. В тайниках сердца была вера в некое иное Бытие, не имеющее в себе порока непрестанного возникновения и затем непременного разложения. К Нему я устремился негативным путем: освободиться от земного образа жизни через погружение умом в идею «чистого бытия». Поняв ошибочно Евангелие, я совершил в то время безумный выбор, сущность которого — возвратиться в то небытие, из которого воля Святого Отца вызвала всех нас. Нескоро уразумел я мое заблуждение. Мой дух был в непрестанном напряжении. Перемены во внутреннем состоянии отзывались на моем мышлении: каждый новый опыт тем или иным образом колебал прежнее решение, показывая тем, что наш ум, как он есть в нашем данном состоянии, не способен своею силою утвердиться в искомой Истине через подлинное постижение ее.
Так я дошел до того предела, за который мысль не могла переступить, и все мое существо стало одним ожиданием пришествия духа Истины.
AЗ ЕСМЬ СЫН. Невозможно уловить процесс нашего внутреннего роста. Не потому ли, что дух наш жаждет Бытия непоколебимого (см.: Евр.12:27 28), следовательно, беспроцессуального. Жизнь глубокой молитвы слагается из свойственных нам тварных процессов нашего внутреннего человека и прикосновений к нам Бытия безначального. Когда открывается нам воистину Сущий Бог через приближение к нам Своим Бытием, то переживаемое нами изменение настолько велико своим содержанием, что не нашей «тесноте» вместить Его. Однако сердце живет Его в неописуемой гармонии любви, ум же молчит, пораженный сверхмысленным видением.
По прошествии многих лет, в течение которых на сердце и в ум приходили слова от Бога, я заметил, что в самых кратких словах Своей с нами беседы Господь раскрывает бесконечность через тот «момент», на котором сосредоточен наш
Сам человек, помилованный неожиданно Богом, вовсе не склонен рассказывать другим о даре свыше. Наоборот: душа целомудренно хранит обретенное сокровище в сердце своем (ср.: Лк.2:19). Так было со мною в более чем полувековом подвиге моем. Теперь же, решившись на сей акт, я все же не нахожу ни слов, ни путей к передаче другим того, что сам пережил, по временам с побеждающею силой. «Из встреч взываний, идущих от меня „снизу», с Твоими движениями, ко мне снисходящими, я вдруг обнаружил в себе Тебя в имени: a3 ЕСМЬ» (ср.: Ин.8:23). С этого времени началось мое обращение: я увидел Бытие в перспективе, обратной той, в которой воспринимал его до сего благословенного чуда. И опять не знаю: «откуда» начинать повесть о Безначальном?
Он Своею рукою достиг меня в моем гибельном полете в бездне мрака и возвел в то «место», из которого я увидел Свет Его Царства. Когда окончилось сие вневременное видение, я оказался в среднем состоянии: я видел еще Свет, но как бы вдали, и вместе ясно помнил и ощущал еще в себе небытийный мрак. И дух мой был в ужасе от «прошлого» моего, и душа потянулась к святому Свету, предавшись покаянному плачу.
Начался благословенный период воссозидания моего явным вмешательством Бога. «Благословенный», но жуткий: вся моя жизнь подверглась решительной ломке. Изменялся ход моего мышления; восприятие всех вещей становилось иным. Общение с людьми моего прежнего круга теряло интерес. Самое искусство, бывшее ранее как бы наиболее существенным элементом моей жизни: путем к познанию мира через созерцание его видимого аспекта, через удивление пред тайной красоты — предстало мне в своей ограниченности и недостаточности для достижения искомого мною Абсолютного Бытия. Все старое рушилось: многое, что казалось мне великим, повернулось ко мне своей, иногда наивной, но чаще отвратительной стороной (ср.: Лк.16:15). На смену всему пришла неудержимая молитва, уносившая меня в иные сферы Бытия. Она не без борьбы разрывала мои прежние связи, и особенно с искусством, и длилась месяцами, прежде чем мне была дана возможность уйти из мира на Святую Гору. Там, в этом благословенном месте, молитва овладела мною в еще большей мере.
Чрезвычайность задания, поставленного пред нами Христом, не должна нас отклонять от его выполнения, но наоборот — вдохновлять. Творец нашего естества знает лучше нас, каковы конечные возможности нашей природы. И если Откровение говорит о нашем избрании во Христе «прежде сложения мира» (Еф.1:4), что ярко осознали Иоанн, Павел, Петр и другие апостолы и отцы, то почему бы нам малодушествовать пред таким, единственно достойным внимания, призывом, пред которым все иные цели и смыслы бледнеют? «Много званых, а мало избранных»(Мф.20:16; 22, 14). Звание обращено ко всем от Бога; избрание же зависит от нашего ответа.
Конечно, мы не сильнее апостолов, которые «ужасались и были в страхе» следовать за Христом, восходящим во Иерусалим на предстоящий над Ним суд, на предание Его позорной смерти (Мк.10:3233). Опять же Господь сказал: «Не мир пришел Я принести, но меч» (Мф.10:34) и «разделение» (Лк.12:51). На своем опыте мы убеждаемся, что Господь бросил нас на великое сражение веры с неверием, и наша брань ведется в условиях исключительно неравных: руки и ноги наши связаны, и мы не смеем никого поражать ни огнем, ни железом. Оружие наше — «меч духовный, который есть Слово Божие» (Еф.6:17) и любовь. Это — воистину святая война, избранная и нами. Битва наша — с общим для всех людей врагом: смертию. Борясь за наше личное воскресение, мы вместе боремся и за всеобщее восстание всех от века живших на Земле людей.