Таинство

Свои отзывы и предложения направляйте по адресу: A-Kostjunin@yandex.ru

Авторский сайт: http://www.kostjunin.ru

Мне никогда не стать многотомным писателем. Каждое точное слово даётся с великим трудом… От моих произведений не прогнутся книжные полки, и собрание сочинений не будет напоминать натужно растянутую гармонь.

А может, и не стоит к этому стремиться?..

Ведь в капле отражается целый океан.

Загадочный процесс творчества для меня неизменно мучителен и в то же время сладостно приятен. Догадка, что он не зависит от воли человека, вкрадывалась исподволь.

Человек-мыслящий не в силах перебороть ту невидимую силу, ту неподвластную тягу к белому листу. Сколько ни ходи кругами вокруг письменного стола, а всё одно, как в воронку затягивает. Немой лист белой бумаги ждёт касания пера, появления первых букв, слов, строчек. Только тогда он сможет говорить… Сможет через видимые знаки сказать о сокровенном, незримом. О том, что мучает, терзает, болит.

Мои отнекивания, увёртки не принимаются. Не срабатывают. Хожу из угла в угол, маюсь. Природная закваска будоражит. Мысли, как забродившее тесто, переполняют, распирают, лезут через край. Обратно не запихать. Это сама жизнь вызрела, и тут – не зевай, если хочешь получить достойный результат. Упустишь момент, не откликнешься душой на импульс – всё. Скис, осунулся. И уже ничего стоящего не создать. Aiga ni ked"a ei vuota [1] . Запоздаешь – это уже и не сдоба вовсе – уксус! Едкий. Злючий.

Я видел, как пекут ржаной подовый хлеб.

До чего схоже…

Вечером с кухонного стола хозяйка всё убирает. Проходит по гладкой мощной столешнице чистым полотенцем и начинает через мелкое сито просеивать муку: большей частью ржаную, пшеничной – немного. Мука невысокими гребнями мотается в сите из стороны в сторону, комочки собираются наверху, а вниз через клеточки-ячейки сыплется воздушная бежевая россыпь. На столе поднимается зыбкий курган. Медленно растёт… Его невесомую податливую вершину нежно трогаешь, а на ладонь всё сыплются и сыплются бархатные пылинки будущего хлеба.

Ставят хлеб на тёплой колодезной воде, заквашивают. Добрыми руками тщательно вымешивают, жамкают, определяя заодно густоту. При необходимости досыпают муки и оставляют на ночь выспеть.

Утро.

Затемно разжигают русскую

Покачивая, с тугим полязгиванием, отодвигают печную вьюшку. Дрова в печи уложены с вечера. Янтарные лучины, ощетинившись, торчат из-под сухих берёзовых поленьев. Чирк! Огонёк на конце спички на долю секунды задумался, полез по ней вверх, лениво перебрался на бересту, на деревянные иглы лучин… Липкий горячий язык пламени охватил верхние поленья. Занялось. Печь радостно загудела, задышала.

Кухня ожила.

Стало теплей, уютней.

Огромные чугуны, тушилка для углей, блестящий ведёрный самовар, ухваты разных мастей перестают казаться неживой лишней утварью. Всё это, несколько мгновений назад такое громоздкое, безжизненное, музейное… теперь, в весёлых оранжевых бликах, обретает свой истинный смысл, вплетается в создаваемый веками кухонный обряд.

За ночь тесто выросло, раздобрело… Колыбель стала ему мала. Тесто норовит перелезть через край, убежать и, наконец, устало выдыхает:

– П-ппых!..

Самое время печь. (Поторопишься – получишь лепёшки твёрдые, безвкусные…) Липкими щупальцами тесто цепляется за пальцы, тянется следом, не отпускает. Добавляют ещё муки, податливый тяжёлый ком крутят, мнут, жмут…

Печь к тому времени прогорела. Алые жаркие угли выгребают кочергой в загнетку на шестке. Сосновой метлой начисто подметают под и бросают на него щепотку муки: если мука не вспыхивает, а только обугливается – можно сажать хлеб. Каравай кладут на деревянную лопату, посыпанную отрубями, и переносят в сумеречную жару горнила… Закрывают заслонку. Хлебный дух постепенно заполняет жильё. По дому растекается запах тепла, надёжности, мира. Какие именно превращения происходят с живым тестом в адской темноте – людям знать не полагается.

Остаётся ждать. Томительно идут минуты. Одна, другая, третья… Пора!

Отодвинута заслонка… Ну, что там?.. Достают.

Загоревший, аппетитный хлеб.

Если свою душу… Что вкладываешь – такая и отдача.

Глубокие морщины прошли по гладкой бурой горбушке. Оно и понятно: досталось… Горячий каравай смачивают водой и укрывают чистым холщовым полотенцем. Пройдёт немного времени, и хлеб-кормилец будет щедро угощать всех за общим столом. Отдаст себя без остатка на радость людям.

Счастлив тот, кому довелось это испытать.

Такая судьба – дар Божий.

…Всё очень понятно и легко.

Легко, как подобраться к краю… и заглянуть… в бездну.