Таинство
Шрифт:
V
— Ты у него не видел мистическую Бетлинн Рейхле? — поинтересовалась Адрианна, когда Уилл рассказал ей о Патрике.
На следующий день они сидели за бранчем в «Кафе Флор» на Маркет-стрит: омлет со шпинатом, картофель по-домашнему и кофе. Уилл ответил отрицательно: этой женщины он не видел, и имя ее не упоминалось.
— Джек говорит, Патрик встречается с ней чуть ли не через день. Джек думает, все это попахивает туфтой. И конечно, за час своего драгоценного времени она берет громадные деньги.
— Не могу представить, что Пат купился на что-то, далекое от реальности.
—
— Что может Джек знать о зулусском языке? Он родился и вырос в Детройте.
— Он говорит, это расовая память. — Уилл скорчил презрительную гримасу. — Глен, кстати, придумал отличное новое слово, по-моему, оно подходит для этого случая. Андроидиот. Так он называет людей, которые говорят слишком быстро и на первый взгляд кажутся вполне нормальными…
— …а на самом деле идиоты. Мне нравится. Где он его взял?
. — Это его. Сам придумал. Слова рождают слова. Cri du jour. [19]
— Андроидиоты, — с удовольствием повторил Уилл. — И она одна из них?
— Бетлинн? Конечно. Я ее не видела, но, должно быть, так и есть. Да, кстати… вообще-то я не должна тебе об этом говорить, но Пат просил узнать: если он закажет торт в форме белого медведя, это не будет дурной вкус?
— И что ты сказала?
19
Последний крик моды (фр.).
— Я сказала, да, это будет дурной вкус.
— И он сказал: «Отлично».
— Именно.
— Спасибо, что предупредила.
Вечером около одиннадцати он решил опередить таблетку от бессонницы и отправился выпить. Была пятница, поэтому на оживленных улицах негде было шагу ступить, и за пятиминутную прогулку по Санчес до 16-й он заметил столько оценивающих взглядов, что, возникни у него желание, он мог бы стать счастливчиком на эту ночь. Однако самоуверенность отчасти покинула его, когда он вошел в «Гештальт» — бар, который, по словам Джека (которого он предварительно расспросил по телефону), открылся два месяца назад и этим летом стал горячим местечком. Он был почти битком набит. Часть клиентов из местных — зашли выпить кружечку пива с друзьями, но большинство разогревались и заводились на уик-энд. В прежние времена в Кастро существовали определенные условности: у кожаных ребят были свои забегаловки, у наркоманов — свои; начинающие не собирались в местах, где сходились старики; королеву, особенно в годах, нельзя было увидеть в баре для черных и наоборот. Но здесь были представители всех кланов — и даже больше того. Кто там в резиновом костюме потягивает бурбон у барной стойки — мужчина или нет? Да, мужчина. А парень, ждущий очереди у бильярдного стола, с пирсингом в носу, волосы выстрижены кругами — он любовник этого латина в хорошо сшитом костюме, который направляется к нему по кратчайшей прямой? Судя по их улыбкам и поцелуям — да. В этой толпе было и немало женщин. Как показалось Уиллу, и несколько девушек традиционной ориентации — пришли строить глазки гомикам и их бойфрендам (занятие сомнительное: бойфренд, если он принял дозу, обычно надеялся, что его оттрахают коллективно на бильярдном столе), и лесбиянки (и опять всех мастей — от кисок до усачей). Его немного пугало уже
«И это меня вполне устраивает, — сказал он себе, — вполне».
А когда заказывал третью кружку (последнюю в этот вечер, решил он), кто-то оказался у стойки с ним рядом.
— Я выпью то же самое. Нет, пожалуй, нет. Выпью чистую текилу. А платит он.
— Я? — переспросил Уилл, поворачиваясь к человеку лет на пять моложе его, незадачливое выражение лица которого было ему смутно знакомо.
Узкие карие глаза смотрели из-под приподнятых бровей, улыбка, ямочки на щеках — он ждал, когда же его узнают.
— Дрю? — наконец выговорил Уилл.
— Черт! Надо было побиться об заклад. Я был с этим парнем…
Он оглянулся в зал на рослого парня в кожаной куртке — тот махнул рукой: явно ждал, когда его пригласят присоединиться. Дрю снова перевел взгляд на Уилла.
— Он сказал, ты меня не узнаешь: столько лет прошло. А я говорю: вот увидишь. И ты узнал…
— Но не сразу.
— Да. Что ж… волосы стали реже, — сказал Дрю.
Полтора десятка лег назад, когда между ними завязалась короткая интрижка, Дрю носил кудрявую копну золотисто-каштановых волос, нависавших надо лбом, самые дерзкие локоны щекотали переносицу. Теперь ничего этого не было.
— Ты не возражаешь? — спросил Дрю. — Я про текилу. Сначала я даже не был уверен, что это ты. Ну, то есть я слышал… Сам знаешь, какие бывают слухи. В половине случаев сам не знаешь, чему верить, а чему — нет.
— Ты слышал, что я умер?
— Да.
— Как видишь, — сказал Уилл, чокаясь пивной кружкой с налитой до краев рюмкой текилы в руке Дрю, — я жив.
— Хорошо. — Дрю сделал ответное движение. — По-прежнему живешь в городе?
— Только что вернулся.
— Купил дом на Санчес? — Их роман предшествовал покупке, а отношения, охладившись, не перешли в дружбу. — Все еще живешь там?
— Все еще живу там.
— Я тут встречался кое с кем на Санчес, и он показал мне твой дом. «Вот, — говорит, — тут живет этот знаменитый фотограф».
Глаза Дрю расширились, когда он цитировал приятеля.
— Я, конечно, не знал, о ком речь, но когда он мне объяснил, я сказал…
— …«а, этот».
— Нет-нет, я почувствовал гордость, — сказал Дрю с подкупающей искренностью. — Я не очень-то интересуюсь искусством, так что даже не связал это с тобой. Ну, то есть я знал, что ты фотографируешь, но помнил только тюленей.
Уилл прыснул от смеха.
— Господи, тюленей!
— Ты помнишь? Мы вместе ходили на тридцать девятый пирс? Я думал, мы надеремся и будем смотреть на океан, но ты ошалел от этих тюленей. Я так разозлился. — Он одним глотком ополовинил рюмку. — Забавно, как всякие глупости остаются в памяти.
— Кстати, твой дружок тебе машет, — заметил Уилл.
— О господи. Печальный случай. У меня с ним было одно свидание, а теперь стоит мне сюда прийти — он тут как тут.
— Тебе нужно к нему возвращаться?
— Вовсе нет. Если только ты не хочешь остаться один. Ну, я имею в виду, выбрать кого-нибудь из ребят.
— Хочу.
— Ты по-прежнему в прекрасной форме, — сказал Дрю. — А я стал вроде как беременный.
Он опустил глаза на свой живот, который уже не был похож на стиральную доску, как в былые годы.