Таис Афинская
Шрифт:
– Против эллинского союза и Александра?
– Против кого же еще?
– Вы, спартанцы, отчаянно смелы и тупо упрямы. И кончите плохо. Но ты можешь остаться здесь, со мной?
– Кем? Конюхом Салмаах? Или плести венки?
– Зачем так жестоко? Подумаем, найдем выход. Еще есть время. Эоситей поплывет не скоро?
– Не раньше прихода Александра.
– Как жаль, что ты не можешь пойти к Александру.
– А, ты понимаешь!.. Да, будучи спартанцем, которых он не любит, ты знаешь, он даже отверг имя Спарты на трофее…
– Это преодолимо. Он мой друг.
– Твой
– Я понимаю. Потому и не думаю, что ты пойдешь на службу к македонцам.
Таис всю дорогу пыталась что-нибудь придумать для Менедема, но так ничего и не нашла.
Наверное, от бессилия грусть все сильнее одолевала ее на коротком пути до дома.
Как только Таис появилась среди персидских яблонь своего садика, Гесиона бросилась к ней с радостным воплем, и она обняла фиванку, как сестру. Прибежала и Клонария, ревниво поглядывая на «Рожденную змеей» и стараясь оттеснить ее от хозяйки.
Без промедления они заставили Таис улечься на жесткую скамью для массажа. Обе девушки принялись хлопотать, укоряя, что она совсем запустила себя.
– Теперь придется возиться всю ночь, чтобы привести тело госпожи в должный вид, – говорила рабыня, умело орудуя бронзовыми щипчиками и губкой, смоченной настойкой корня брионии, уничтожающей волосы и восстанавливающей гладкость кожи.
Гесиона в это время приготовляла ароматную жидкость с любимым запахом Таис – ирисом и нейроном. Тонкоперистые листья нейрона с их острым запахом горьковатой свежести здесь в Египте можно было доставать в изобилии. В Элладе же они распускались только на короткое время в месяце элафеболионе.
Превращение Таис в гладкую, как статуя, и душистую жрицу Афродиты прервал приезд ликующей Эгесихоры. Расцеловала подругу, но ее ждали кони, и она умчалась, пообещав прийти ночевать…
Пламя люкносов [8] , притушенное пластинками желтого оникса, освещало спальню слабым золотистым мерцанием. У ложа горел ночник, и четкий профиль Таис на его фоне казался Эгесихоре вырезанным из темного камня. Таис подняла высоко руку, и блеснувшее кольцо привлекло внимание спартанки.
8
Светильник в виде чаши или кувшина.
– Ты носишь его недавно. Чей дар, скажи? – сказала Эгесихора, разглядывая резной камень.
– Не дар, а знак! – возразила Таис.
Спартанка насмешливо фыркнула.
– Мы все аулетридами носили такие знаки. Было удобно. Повернешь вершиной треугольника от себя – всякий понимает: занята. Вершиной к себе – свободна. Правда, кольца были бронзовые, и камень – синее стекло.
– А рисунок тот же? – лукаво улыбнулась Таис.
– Тот же – треугольник великой богини… Нет, наши были узкими, острее. На твоем кольце широко разведены боковые стороны, как у Астарты. Да еще камень – правильный круг. А ты понимаешь смысл этого знака?
– Не
– Гесиона, – пояснила афинянка, – она сама сделала сирингу из тростника.
– Странная она. Почему ты не выдашь ее замуж, если не хочешь учить, как гетеру?
– Надо, чтобы она опомнилась от всего того ужаса, насилия и рабства.
– Сколько же времени она будет приходить в себя? Пора бы!
– Разные люди вылечиваются в разные сроки. Куда ей спешить? Когда Гесиона станет подлинной женщиной и полюбит, взойдет новая звезда красоты. Берегись тогда, золотоволосая!
Эгесихора презрительно усмехнулась.
– Не со мной ли она будет соперничать, твоя несчастная фиванка?
– Все может быть. Вот появится здесь войско Александра…
Эгесихора внезапно стала серьезной.
– Ложись рядом, щека к щеке, чтобы никто не подслушал!
Спартанка рассказала подруге уже известное: Эоситей собирается покинуть Египет. Стратег спартанцев требует, чтобы Эгесихора уехала с ним. Он не хочет и не может расстаться с ней.
– А ты?
– Надоел он своей ревностью. Я не хочу разлучаться с тобой и хочу подождать Неарха.
– А если Неарх давно забыл тебя? Что тогда?
– Тогда, – лакедемонянка загадочно улыбнулась, одним прыжком вскочила с ложа и вернулась с небольшой корзинкой, сплетенной из листьев финиковой пальмы.
С такими корзинками ходили на рынок богатые покупательницы косметики. Эгесихора уселась на край ложа, подогнув под себя ногу, воспетую мемфисскими поэтами как «среброизваянную», и извлекла ящичек из незнакомого Таис дерева. Заинтересованная, она тоже села и коснулась пальцами гладкой сероватой крышки.
– Дерево нартекс, в стволе которого Прометей принес огонь с неба людям. У Александра есть целый ларец из нартекса. Он хранит там список «Илиады», исправленный твоим другом Аристотелем, – и Эгесихора весело захохотала.
– А кто бежал из Афин из-за этого друга? – парировала Таис. – Но откуда тебе известны такие подробности об Александре?
Спартанка молча извлекла из шкатулки листок папируса, исписанный с двух сторон мелким аккуратным почерком Неарха.
– «Неарх, сын Мериона, шлет пожелания здоровья Эгесихоре и прилагает вот это», – спартанка высыпала на кровать горсть драгоценных камней и два оправленных в золото флакона из искрящегося огоньками «тигрового глаза».
Гетеры высшего класса понимали в драгоценностях не хуже ювелиров. Таис вынула лампион из ониксового экрана, и подруги склонились над подарком. Пламенно-красные пиропы («огненные очи»), огромный рубин с шестилучевой звездой внутри, густо-синий «царский» берилл, несколько ярких фиолетовых гиацинтов, две розовые крупные жемчужины, странный плоский бледно-лиловый камень с металлическим отблеском, неизвестный гетерам, золотистые хризолиты Эритрейского моря. Неарх понимал толк в камнях и поистине царский дар сделал столь давно разлученной с ним возлюбленной.