Так было
Шрифт:
Я сказал, что этот текст поддерживаю, но предупредил Лозовского, чтобы он имел в виду, что такой вопрос нельзя решать двумя министерствами: его надо доложить ЦК партии, то есть в Политбюро — Сталину. Хотя и без моего предупреждения было известно, что такие вопросы без ЦК не могут решаться, но на всякий случай, боясь, что Лозовский, имея мое и Молотова согласие, поступит по-другому, я предупредил его. И хорошо сделал, что предупредил. Он, правда, должен был знать это сам и, звоня мне в министерство, понимать, что я там выступал как министр, а не как член Политбюро, и Молотов также.
В этот же проект вносились некоторые изменения по сравнению с предыдущим, поэтому тем более обязательно требовалось решение
Я дал согласие на эти изменения, чтобы не дать повода американцам сорвать переговоры о кредитах. Поскольку наше согласие иметь предварительный обмен мнениями во время переговоров о кредитах по другим интересующим американцев вопросам нас ничем не связывало, а давало возможность выяснить позицию наших партнеров, то я исходил из того, что если бы нам стало невыгодно вести переговоры по другим вопросам, то мы могли затянуть их на год-два, а потом и совсем сорвать, но с тем, чтобы до этого момента добиться согласия по кредитам и торговле. Я и сейчас считаю, что поступил правильно, потому что такой путь облегчал нам решение вопроса о кредитах и не лишал американцев надежды вести переговоры по другим интересующим их вопросам.
Я был убежден, что Лозовский, в соответствии с моим предупреждением, послал этот проект Сталину с пометкой, что он согласован с Молотовым и со мной, что Сталин дал согласие, так как в Политбюро обычно занимались этими вопросами я, Молотов и Сталин.
Прошло около месяца. Вдруг в рабочее время мне звонит Поскребышев и просит зайти к Сталину. В его кабинете были Маленков и Берия. Там же был Лозовский. Сталин, обращаясь ко мне, в спокойном тоне, без упрека, спрашивает: «С какого времени ты стал принимать решения от имени Политбюро по вопросам внешней политики?» — «Товарищ Сталин, не понимаю твоего вопроса». — «Как это не понимаешь? Вот вы с Лозовским дали согласие американцам на переговоры по экономическим вопросам, включая и гражданскую авиацию, в то время как эти вопросы входят в компетенцию Политбюро».
Я говорю: «Известно, что это входит в компетенцию Политбюро, но я не понимаю, о чем речь идет. Мне позвонил Лозовский, прочитал по телефону проект ответа, я раньше об этом проекте знал и по существу его поддерживал. Мне сказали, что он согласован с Молотовым и просят моего согласия. Я ответил, что по существу согласен, но просил доложить об этом ЦК, потому что без разрешения ЦК этого ответа посылать нельзя».
Сталин, обращаясь к Лозовскому, говорит: «Прошу подтвердить, говорил ли Микоян по телефону, что этот вопрос следует доложить ЦК?» Я тоже спрашиваю у Лозовского: «Ведь это так было?» Он отвечает: «Да, вы сказали так». Тогда я снова к нему: «Почему же вы не сделали этого?» Он молчал. Сталин молча слушал наш диалог и в конце сказал, что ко мне он претензий не имеет, потому что я предупреждал Лозовского, который не хуже меня знает порядок оформления таких документов. На этом выяснение прекратилось.
Потом Сталин ни разу не поднимал этого вопроса. Было видно, что, если бы мы ему доложили этот проект ответа, он не был бы им принят. Но счастье было в том, что американцы отклонили наше предложение, то есть если даже позиция наша была неправильная, она никакого ущерба не нанесла нам. Наоборот, отказ от переговоров пал на американцев.
Позже, размышляя над этим фактом, я все думал: откуда же Сталин узнал, что был послан такой документ, раз его не доложили?
В то время был порядок, при котором МИД посылал в ЦК по одному экземпляру тех шифровок, которые рассылались членам Политбюро. В данном случае Лозовский не посылал копии в ЦК или она до Сталина не дошла (может быть, Поскребышев не показал, не считая этот документ особо важным). И Сталин узнал это из шифровки нашего посла в Вашингтоне, который сообщал, что Госдепартамент отклонил наше предложение по переговорам. В связи
Это было в 1946 г. Конечно, налицо была ошибка со стороны Лозовского. Но до 1949 г. Сталин ни разу не вспоминал о ней, и мне не напоминал. Вообще, вопрос казался исчерпанным как с точки зрения фактической стороны дела, так и с точки зрения поведения Лозовского. Но Сталин, видимо, сохранил в памяти этот эпизод специально на всякий случай, когда потребуется. Вообще, за последнее время память у Сталина ослабла, но то, что ему нужно было, он помнил хорошо. При расправе с Лозовским этот эпизод был использован.
В 1952 г. на Пленуме ЦК после XIX съезда партии он опять «вспомнил» этот вопрос и выдвинул против меня обвинение, что в «сговоре с Лозовским» послал ответ американцам с уступками против тех позиций, которые были ранее согласованы, и тем нанес ущерб интересам страны. Лозовский к тому времени был расстрелян как «враг народа». Сталин, конечно, не сказал, что ко мне претензий тогда не имел и что эти «уступки» американцы не приняли, создав на Пленуме ложное впечатление обо всей ситуации. Переписка по этому вопросу сохранилась.
* * *
После войны как Москва, так и Лондон были заинтересованы в возобновлении англо-советской торговли в новых, мирных условиях. Нас интересовало английское оборудование, англичан — пшеница, лес и различное сырье. Однако положение сторон с точки зрения платежного баланса было не равное. Дело в том, что по Соглашению между СССР и Англией от 16 августа 1941 г. о взаимных поставках, кредите и порядке платежей мы были обязаны сумму каждой получаемой в счет кредита ссуды погашать пятью равными годовыми взносами.
Надо сказать, что 3% годовых в начале войны было нормальным условием получения кредита, да и выбора у нас не было. По окончании войны, когда образовалась значительная сумма нашей задолженности, эти условия стали для нас обременительными. К тому же, будучи нашим союзником в войне против общего врага, Англия понесла несравненно меньший ущерб. Мы добились того, что англичане с сентября 1946 г. новые ссуды стали предоставлять нам из расчета 2% годовых.
По моему поручению торгпред Кленцов в Лондоне вел переговоры с министром торговли Стаффордом Криппсом. Он должен был выяснить настроения англичан в отношении торговли с нами. 19 февраля 1947 г. я получил личное послание Криппса, с которым мы в августе 1941 г. подписали упомянутое соглашение о взаимных поставках, кредите и порядке платежей. В этом послании сообщалось: «Вы, несомненно, уже знаете от г-на Кленцова о моем разговоре с ним 8 января, когда я, в связи с его скорым возвращением в Москву, выразил мнение, что если бы г-н Маркуанд поехал в Москву в то же время, то это могло бы ускорить переговоры относительно торговли между нашими двумя странами. Несколько дней спустя сэр Морис Петерсон (посол Англии в СССР. — Ред.) официально сделал Вам такое предложение, но до сего времени мне неизвестно, будете ли Вы согласны вести эти переговоры в близком будущем».
Я действительно не торопился с ответом на предложение Петерсона. Еще когда Кленцов сообщил мне о беседе с Криппсом, я сразу же решил не спешить: вопрос был чрезвычайно важным, и его надо было всесторонне обдумать. Помимо неравного положения с точки зрения платежного баланса, о чем я уже говорил, мы просто тогда не имели достаточного количества товаров для экспорта. Валюты у нас также не было.
Далее Криппс писал: «Если мы хотим достичь чего-либо существенного в этом году, нам нельзя терять времени. Поэтому я надеюсь, что Вы найдете возможным сообщить нам в самом ближайшем будущем о Вашей готовности принять г-на Маркуанда, которому я специально поручил вопрос развития нормальных торговых отношений между СССР и Соединенным королевством».