Так было
Шрифт:
Артем был хорошим семьянином. Жена его Зоя Ивановна, сын Ованес, две дочери, Наташа и Светлана, — все вместе составляли дружную семью.
* * *
Осенью 1923 г. мой годовалый сынишка Степан заболел дизентерией. Вначале особой тревоги это не вызвало. Но потом болезнь стала развиваться, ребенок сильно исхудал, хотя лечил его известный в Ростове детский врач профессор Меренес.
Мы с Ворошиловым должны были ехать в Москву на Октябрьский пленум ЦК партии. В день отъезда жена позвонила мне на работу и в полном отчаянии сообщила, что Меренес не пришел утром к ребенку, хотя о его плохом состоянии ему было сообщено. Я постарался по телефону успокоить жену и обещал ей немедленно
Он приехал. Я спросил у него, почему он перестал лечить ребенка. Ответ был для меня совершенно ошеломляющим. «Если вы станете на общегосударственную позицию, — сказал он, — то согласитесь, что я поступаю правильно. Ваш ребенок абсолютно в безнадежном состоянии, и спасти его невозможно. Если я буду продолжать ездить к нему, это будет только бесполезной тратой времени, которое я могу более разумно использовать для лечения других тяжелобольных детей, которых еще можно спасти. Вы ведь знаете, — добавил он, — как много у меня таких пациентов в городе».
Вначале я был просто потрясен и возмущен таким ответом. Потом, подумав, понял, что в его рассуждениях есть логика. Сказал, что претензий к нему не имею.
Проводив Меренеса, я попросил управляющего делами Югвостбюро Ефимова поскольку вечером я должен был уезжать в Москву — срочно поискать в городе другого детского врача. Честно говоря, делал я все это скорее для того, чтобы хотя бы немного успокоить жену, потому что после разговора с таким опытным доктором, как Меренес, я потерял всякую надежду на спасение сына. Я попросил Ефимова, если в мое отсутствие случится несчастье, чтобы он в порядке товарищеской помощи взял на себя все необходимые заботы, потому что жена может растеряться и не в силах будет что-либо сделать.
Закончив самые срочные дела, я отправился домой. Квартира моя находилась километрах в двух от места работы. Обычно я ходил пешком, а иногда садился на трамвай и доезжал до дома. Я делал это ради прогулки, а кроме того, это всегда давало возможность видеть какой-то кусочек жизни и быта ростовчан. На этот раз мне было не до этого. Иду, погруженный в мрачные мысли, по улице и вдруг совершенно неожиданно встречаю старого школьного товарища Саркисяна, которого не видел до этого больше пяти лет. Здороваюсь, спрашиваю: «Что ты здесь делаешь?» Оказывается, он год назад окончил медицинский факультет Ростовского университета.
Я рассказал ему о своей беде. Он стал меня успокаивать: «Не отчаивайся, завтра утром я приведу к тебе домой одного молодого врача, который лечит детей не хуже Меренеса. Недаром он является его ассистентом». Он проводил меня до дому. Я попросил его зайти к нам, тем более что с Ашхен он был знаком тоже со школьных лет. Ему удалось как-то успокоить мою жену. Он пообещал на другой же день привести врача, который, с его точки зрения, делает чудеса.
Ашхен приободрилась и с надеждой смотрела на ребенка, который производил тогда действительно ужасное впечатление — кости и кожа. Он настолько ослаб, что не имел сил даже плакать. Временами казалось, что у него начинается агония.
Вечером я должен был уехать в Москву. Отменить эту поездку я никак не мог: Пленум ЦК был очень важный — шла речь о сохранении единства в партии. Словом, вместе с Ворошиловым я уехал. Уехал с тяжелым чувством. Нетрудно понять состояние, в каком я находился в Москве, тем более что
Вернувшись домой и открывая дверь в квартиру, я услышал плач ребенка. Значит, жив! Действительно, сынишка уже поправлялся. Ашхен спокойно, но с укоризной спросила: «Что же ты не прислал ни одной телеграммы?» Понимая, что она права, я не стал оправдываться, сказав только, что надеялся на нее и на помощь Саркисяна.
На наше счастье, Саркисян действительно нашел хорошего врача. Им оказался молодой специалист по фамилии Осиновский. Осмотрев внимательно ребенка, он расспросил Ашхен о ходе болезни и сказал, что хотя ребенок болен очень тяжело, тем не менее положение его не безнадежно и он попытается его спасти, если Ашхен будет делать абсолютно все, что он предложит. Началась упорная борьба за жизнь ребенка. Через несколько дней наступил мучительный кризис, закончившийся благополучно. «И вот, — радостно сказала Ашхен, — теперь наш малыш вне опасности. С каждым днем он все больше и больше набирается сил».
Помню, что Ашхен была готова чуть ли не молиться на молодого врача и на Саркисяна, чудом появившегося у нас дома в самый критический момент. До конца своей жизни она с благодарностью вспоминала их.
Сейчас Саркисян живет в Сухуми. Когда я бываю на юге, то всякий раз мы встречаемся.
У нас с Ашхен пятеро сыновей, которых мы старались воспитать строго, чтобы они были скромными и честными. Ввиду моей перегруженности работой воспитанием детей фактически целиком занималась (и очень хорошо!) одна она. Война застала старшего — Степана курсантом военно-летного училища, остальных — учениками средней школы. До наступления призывного возраста трое из них ушли в армию добровольцами. Таким образом, четверо моих сыновей оказались в авиации. В этом кроме юношеского задора сказалось и влияние моего брата, авиаконструктора.
Второй наш сын, Владимир, летчик-истребитель, погиб в сентябре 1942 г. в воздушном бою под Сталинградом. Ему было 18 лет. Старший сын уже 33-й год продолжает летать на военных самолетах, из них более 20 лет летчиком-испытателем. Имеет звание генерал-лейтенанта авиации, почетное звание заслуженного летчика-испытателя. Ему присвоено звание Героя Советского Союза в 1975 г. Третий сын, Алексей, — генерал-лейтенант авиации, продолжает летать на боевых самолетах, занимая командную должность. Имеет почетное звание заслуженного военного летчика. Четвертый сын, Вано, в конце войны стал авиационным техником, а уйдя в запас, перешел на авиаконструкторскую работу. Сейчас он заместитель главного конструктора фирмы «МиГ». Младший, Серго, участия в войне принимать не мог по возрасту. Он кандидат исторических наук, работает главным редактором журнала «Латинская Америка» Академии наук СССР.
Глава 15. Проблемы казачества. Чечня
Большое социально-политическое значение имел вопрос о вовлечении в советское строительство трудового казачества края — донского, кубанского и терского.
В казачьих станицах жили и иногородние, приехавшие из разных районов России и Украины в поисках заработка, земли. Иногородние, как и угнетенное казачество при царе, первые стали на сторону Советской власти, заполнили своими частями первые формирования красноармейских частей, дали много талантливых военачальников из своей среды, вроде Ковтюха и др. Поэтому они и в сельсоветах и других органах власти занимали руководящее положение. Казаков почти не было в руководящих органах страны и на местах, их считали антисоветски настроенными.