Так далеко, так близко...
Шрифт:
Быстро перевернув страницу, я, наконец нашла то, что хотела видеть в самом начале – фотографии «Vieux Moulin».
Как она прекрасна! Сверкающие на солнце под бледно-голубым летним небом, по которому плывут курчавые белые облака, ее розовые и бежевые камни кажутся золотыми. Мой самый любимый снимок – это дом, снятый с расстояния: перед ним расстилается поле лаванды, которое кажется пурпурным в этот вечерний час, на закате. Дом овеян нездешним золотистым сиянием. Очаровательно. И на следующей неделе, если все будет хорошо, я буду там.
С этой мыслью я закрыла альбом и пошла наверх – спать.
7
Похороны
По одну сторону от меня сидели Джек и Люциана, по другую – Сирес Лок и Мадлен Коннора, и я чувствовала, что оказалась между чужими мне людьми, хотя только этих людей я могла бы назвать своей семьей.
Не то что бы кто-то из них сказал мне какую-нибудь гадость или сделал что-нибудь такое. Скорее меня раздражало их отношение к происходящему. Я видела, что никто из них не испытывает ни малейшей печали, и это вызывало во мне гнев. Однако я подавляла его, держалась спокойно, являя миру непроницаемое лицо.
Я сидела неподвижно, положив руки на колени, и думала об одном: ах, если бы этот день никогда не наступил! Все мы когда-нибудь умрем, все мы смертны, но Себастьян умер слишком уж рано, слишком молодым. И как он умер? Вот что меня беспокоило.
Я исподтишка посмотрела на Джека. Он был бледен, под глазами – темные круги, и лицо его было такое непроницаемое, как и у меня. И только руки выдавали его нервозность.
Я закрыла глаза, пытаясь сосредоточиться на службе: и тут же мне стало ясно, что я только наполовину слушаю представителя «Лок Индастриз», произносящего одну из своих хвалебных речей. Я же в это время думала об отце Себастьяна, сидевшем рядом со мной.
Я ожидала, что Сирес похож на труп, что он на пороге смерти. В конце концов, ему девяносто лет. Но он показался мне на удивление бодрым и здоровым. Его редкие белые волосы были зачесаны поперек пегой лысой головы, а почти прозрачная кожа так обтягивала лицо, что костяк его проступал необычайным образом. Глаза ясные, совсем не слезящиеся и не бессмысленные, а когда он шел впереди меня по дорожке, я заметила, что и походка его еще упруга. Я помнила его высоким худощавым человеком, ум которого был подобен стальному капкану, и теперь он мне показался почти таким же. Да, конечно, он постарел и был слаб, но совсем не так слаб, как об этом говорит Мадлен. Когда он заговорил со мной при входе в церковь, голос его был жив и резок. Я не удивлюсь, если Сирес Лок доживет до ста лет.
Больше всего меня поразила Люциана, когда мы поздоровались с ней, выйдя из машин. Я не виделась с ней года два, и меня потряс ее вид. Она была так тоща, что казалась больной, и все же я была уверена, что никакой болезни у нее нет. Скорее всего, это худоба – результат английской диеты. Если она когда-нибудь забеременеет, наверное, ей трудно будет выносить ребенка. Но это вряд ли случится. Беременность не входит в ее планы; она то и дело заявляет всему миру, что не хочет иметь детей.
К сожалению, вместе с полнотой, которая шла ей в юности и делала ее такой соблазнительной, она утратила и свою привлекательность.
По крайней мере, она, слава Богу, одета в черное. Она так любит наряжаться наперекор всем, быть ни на кого не похожей, нарушать общепринятые правила, что я ждала увидеть ее в ярко-красном туалете. Одно было ясно: ей не удалось уговорить своего мужа приехать на похороны, а может, она и вовсе его не приглашала. Джеральда Кэмпера здесь не было.
Джек кашлянул, прикрыв рот рукой, и начал ерзать: я отвлеклась от своих мыслей и сосредоточила внимание на очередном ораторе. Это был Эллан Фаррел, помощник Себастьяна по «Фонду Лока». Он очень хорошо говорил о Себастьяне и его необыкновенной искренности. С трогательным красноречием он поминал человека, которому был предан и с которым работал бок-о-бок многие годы.
Минут через пятнадцать служба завершилась, и все вышли из белой деревянной церквушки с красной дверью и направились к кладбищу на вершине холма.
Я была ошеломлена, когда увидела, как гроб с телом Себастьяна опускают в землю. И зарыдала, ясно осознав, что это конец. Никогда больше его не увижу. Он действительно умер – и уже почти погребен.
Услышав приглушенные всхлипывания, я коротко глянула на Сиреса, стоящего слева от меня. Он беспомощно повернулся ко мне, и я увидела слезы, текущие по его старому лицу, увидела боль в его глазах. И поняла: он страдает так же, как и я.
Я поддержала его, подхватив под руку, Мадлен поддерживала его с другой стороны. Мы стояли под деревьями, дрожа от холода, но черпая друг в друге хоть какое-то утешение.
Резкий ветер разметывал листья: они кружились у наших ног, пока мы шли от могилы к воротам.
Мы шли, и меня охватила грусть и явственное ощущение, что закончилось нечто очень важное в моей жизни, часть ее уже завершена. Теперь все будет по-другому.
В какой-то момент я посмотрела вверх. Небо было ясное, безоблачное и такое синее, как глаза Себастьяна.
Джек последовал моему совету и пригласил всех на ферму Лорел Крик на ленч. Миссис Крейн, вернувшаяся к исполнению своих обязанностей с новыми силами, знала, что такое хороший ленч, и наняла себе помощницу. В столовой был накрыт превосходный стол, но есть я не могла.
Мадлен провела Сиреса в гостиную, и я пошла за ними. Мы сели втроем у камина. Опустившись в кресло, старик сразу жадно потянулся озябшими руками к пылающим поленьям. Горничная подала поднос с напитками, Мадлен и я взяли по стакану шерри. Я повернулась к Сиресу и спросила:
– Может быть, и вам стоит выпить шерри? Оно согреет вам сердце до самого донца.
Он тревожно посмотрел на меня, потом молча кивнул в знак согласия.
Я передала ему свой стакан, себе взяла другой. Старик пробормотал:
– Моя мать часто говорила так… когда я был малышом: это согреет тебе сердце до самого донца, Сирес, – часто говорила.
Он вперил взгляд в пространство, словно видел там нечто, чего мы видеть не могли. Наверное, что-то из прошлого, может быть, вернувшись в молодость, встретился с давно умершими.