Так дорог моему сердцу

Барри Сьюзен

Но тем не менее она сладко улыбнулась Клайву, когда они прощались, почти так же сладко она улыбнулась и генералу Мэддисону. Если он и наскучил ей немного, он все же произвел на нее довольно сильное впечатление, но она чувствовала досаду на Леона за то, что он ушел с этой невзрачной англичанкой.

Разумеется сейчас, когда ее сестра вернулась в Англию, не было причин, чтобы он продолжал подчинятьсясвоим экзотическим порывам и проявлять такой покровительственный интерес к этой девице? Ей следует поговорить с ним об этом, когда они останутся наедине!

Вирджиния

не получила удовольствия от остатка вечера, но ради Клайва она изо всех сил делала вид, что чудесно проводит время. И ей, должно быть, это удалось, так как генерал продолжал думать, что она восхитительна и была лучшим слушателем его историй, чем та вкрадчивая, золотоголовая девушка с очень красивыми, но странно несимпатичными голубыми глазами.

Если этот доктор собирался жениться на ней, то оставалось только надеяться, что он сможет добавить в них немного теплоты, или жизнь для него станет пустой и холодной; несмотря на все ее физическое совершенство!

Только Клайв заметил, что Вирджиния прилагала огромные усилия, чтобы выглядеть естественной после этого танца с Леоном Хансоном. Он всегда надеялся, что она оказалась достаточно мудрой, чтобы не питать к нему серьезных чувств. Ведь не было никакой надежды, что ее интерес — если он вернулся! — приведет к чему-нибудь удовлетворительному. Вступать в соревнование с Карлой Спенглер?

Когда они танцевали, Карла сказала ему, что она вскоре надеется выйти замуж. И был только один человек, за которого она могла выйти замуж, это Леон Хансон!

Так что Клайв был особенно любезен, почти нежен с Вирджинией, и в заключение он поблагодарил ее за то, что она так ему помогла.

— Если бы вы не разбили лед, дело могло бы оказаться запутанным, — сказал он ей. — Но теперь у меня такое чувство, что все будет хорошо!

И Вирджиния чувствовала, что, по крайней мере, в этом отношении она могла быть довольна, так как если дела пойдут хорошо у Клайва, значит, они пойдут хорошо и у Лизы. Только во у нее теперь вряд ли случится что-то хорошее!

Глава семнадцатая

Лето пролетело, и на берег озера пришла осень. Осенние краски были даже более великолепны, чем весенние; но тогда как весна в своих пастельных тонах содержала обещание золотых дней лета, осень быстро отгорела, словно лесной пожар, и первое холодящее дыхание зимы принесло с собой влажные туманы, которые иногда оборачивались дождем, и наконец закончились первым снегопадом.

Вирджиния раньше никогда не видела такого снега и такого яркого голубого неба, когда расходились тучи и снова выглядывало сияющее солнце. Ей приносило радость пребывание в таком мире. Если бы все остальное было таким же чудесным, как погода и условия, в которых она теперь жила, она чувствовала бы, что ей практически нечегобыло бы желать в жизни.

Но жизнь не была совершенной. Это была ежедневная рутина возни с двумя воспитанниками, которые становились все более крепкими и здоровыми в этой целительной атмосфере, закладывания определенных знаний в их юные умы. Мэри Ван Лун и ее муж все больше ценили ее и становились все дружнее с ней. Последний, недолго

пробыв дома, собрался в очередное путешествие за границу, и в Мэри появилось сильное желание поехать вместе с ним. Вирджиния была вполне способна полностью взять на себя ответственность за Питера и Паулу. И так как к тому времени мадам д'Овернь уже вернулась из Парижа и находилась под рукой, чтобы при необходимости дать ей полезный совет, в конце концов было решено, что Мэри отправится с мужем. Так что на несколько недель Вирджиния оставалась одна с детьми — и слугами, конечно — в большой белой вилле на берегу озера, и ее жизнь приобрела оттенок безмятежной нереальности, потому что она не встречалась ни с кем вне виллы, исключая мадам д'Овернь.

Тетушка Элоиза всегда с восторгом встречала ее, когда она заходила к ней на чашку чая, если удавалось найти время. Они снова стали близкими подругами, как в те дни, когда Вирджиния была ее гостьей. Однако все же была некоторая разница, сейчас они никогда не заводили разговор о Леоне Хансоне. Его шаги никогда не раздавались на веранде, когда они сидели вместе, уютно устроившись с цветастыми чашками и серебряным чайником на столике, и телефон никогда не звонил, чтобы объявить о его появлении.

Мадам д'Овернь воздерживалась от того, чтобы упоминать о своем племяннике. Ей казалось, что так предпочла бы Вирджиния. А Вирджиния постоянно испытывала ужас от мысли, что его имя может всплыть в разговоре и она услышит новости о нем, от которых замрет сердце, и она не сможет скрыть своих чувств.

Она не вынесла бы известия о том, что он женится вскоре. Этого она страшилась, хотя знала, что однажды это обязательно произойдет, и она старалась приготовиться внутренне к тому, чтобы это событие, когда в самом деле случится, не слишком на нее подействовало.

Кроме того, она надеялась, что к тому времени, когда будет объявлено о помолвке Леона Хансона и Карлы Спенглер, ее не будет в Швейцарии, так как она твердо решила вернуться в Англию. Ей было известно, что уже рассматривался вопрос об обучении детей в Англии. Она давно не видела доктора Хансона.

К тому времени, когда вернулась чета Ван Лунов, выпал снег, и они привезли с собой несколько друзей — победителей зимних видов спорта. Чтобы удовлетворить их желания Ван Луны решили открыть шале в горах. Это был исключительно большой и удобный дом, так что в нем могли устроиться все домочадцы, включая Вирджинию и двоихдетей, также служанку Эффи, которая теперь постоянно помогала ей в детской.

Недалеко от шале находилась гостиница, где однажды Вирджиния с удовольствием обедала с Леоном Хансоном, а потом ужинала в тот же вечер, но уже одна и не так счастливо. Это была гостиница “Грюнвальд”. Долина, на которую открывался вид из нее, лежала под снежным покровом и была настоящим раем для любителей острых ощущений.

Они наполняли гостиницу в своих разноцветных свитерах, шапках и шарфах, проявляли чудеса ловкости на лыжах и никогда не уставали подниматься по снежным склонам и снова проноситься по ним со скоростью ветра, от чего у наблюдателя захватывало дыхание.