Так говорил Заратустра
Шрифт:
Даже мудрейший из вас есть нечто двусмысленное и неопределенно-двуполое, нечто среднее между тем, что растет из земли, и обманчивым призраком. Но разве велю я вам быть тем либо другим?
Слушайте, я учу вас о Сверхчеловеке!
Сверхчеловек — смысл земли. Пусть же и воля ваша скажет: Да будет Сверхчеловек смыслом земли!
Заклинаю вас, братья мои, оставайтесь верны земле и не верьте тем, кто говорит вам о неземных надеждах! Они — отравители; неважно, знают ли они сами об этом.
Они презирают жизнь;
Прежде величайшим преступлением была хула на Бога, но Бог умер, и эти преступления умерли вместе с ним. Теперь же самое ужасное преступление — хулить землю и чтить непостижимое выше смысла земли!
Некогда душа с презрением смотрела на тело: и тогда чем-то высшим считалось презрение это. Душа жаждала видеть тело тощим, отвратительным и голодным — так надеялась она освободиться от него и от земли.
О, та душа сама была тощей, отвратительной и голодной, и жестокость была наивысшим наслаждением для нее.
Но скажите мне, братья мои, что говорит ваше тело о вашей душе? Не есть ли ваша душа — бедность, и грязь, и жалкое самодовольство?
Поистине, человек — это грязный поток. Надо быть морем, чтобы принять его в себя и не стать нечистым.
И вот — я учу вас о Сверхчеловеке: он — это море, где потонет великое презрение ваше.
В чем то высокое, что можете вы пережить? Это — час великого презрения: час, когда счастье ваше становится для вас таким же отвратительным, как разум ваш и добродетель.
Час, когда вы говорите: „Что есть счастье мое? Оно — бедность, и грязь, и жалкое самодовольство. Но оно должно быть таким, чтобы служить оправданием и самому бытию!“.
Час, когда вы говорите: „В чем мой разум? Добивается ли он знания, как лев пищи своей? Мой разум — бедность, и грязь, и жалкое самодовольство!“.
Час, когда вы говорите: „В чем добродетель моя? Она еще не заставила меня безумствовать. Как устал я от добра и зла своего! Все это — бедность, и грязь, и жалкое самодовольство!“.
Час, когда вы говорите: „В чем справедливость моя? Ибо я не пламя и не уголь. А справедливый — это пламя и уголь!“.
Час, когда вы говорите: „В чем сострадание мое? Разве оно не крест, к которому пригвождают того, кто любит людей? Но мое сострадание — не распятие!“.
Говорили вы так? Кричали так? О, если бы я уже слышал все это от вас!
Не грехи ваши — то самодовольство ваше вопиет к небу, ничтожество грехов ваших вопиет к небу!
Где же та молния, что лизнет вас языком своим? Где то безумие, которое должно внушить вам?
Внемлите, я учу вас о Сверхчеловеке: он — та молния, он — то безумие!».
Когда Заратустра закончил речи свои, кто-то крикнул из толпы: «Довольно мы уже слышали о канатном плясуне; пусть теперь нам покажут его!». И весь народ смеялся над Заратустрой. А канатный плясун, думая, что речь шла о нем, принялся за свое дело.
Заратустра смотрел на толпу и удивлялся. Потом говорил он так: «Человек — это канат, протянутый между животным и Сверхчеловеком, это канат над пропастью.
Опасно
Величие человека в том, что он мост, а не цель; и любви в нем достойно лишь то, что он – переход и уничтожение [2] .
Я люблю того, кто не умеет жить иначе, кроме как во имя собственной гибели, ибо идет он по мосту.
Я люблю того, кто несет в себе великое презрение, ибо он — великий почитатель и стрела, томящаяся по другому берегу.
2
«"Ubergang» — переход, переправа; «Untergang» — закат, заход (светила); гибель, упадок. Противопоставление «"uber» — над и «unter» — под не удалось передать в переводе.
Я люблю того, кто не ищет в небесах, за звездами, основания для того, чтобы погибнуть и принести себя в жертву; того, кто приносит себя в жертву земле, чтобы когда-нибудь стала она землей Сверхчеловека.
Я люблю того, кто живет ради познания и стремится познавать во имя того, чтобы жил некогда Сверхчеловек. Ибо так хочет он гибели своей.
Я люблю того, кто работает и изобретает, чтобы выстроить жилище для Сверхчеловека и для него приготовить землю, животных и растения: ибо так хочет он гибели своей.
Я люблю того, кто любит добродетель свою: ибо добродетель есть воля к гибели и стрела желания другого берега.
Я люблю того, кто не оставляет для себя ни единой капли духа, но жаждет быть всецело духом добродетели своей: так, подобно духу этому, проходит он по мосту.
Я люблю того, кто из добродетели своей делает влечение и судьбу: только ради добродетели своей еще хочет он жить, и не жить более.
Я люблю того, кто не стремится иметь слишком много добродетелей. Одна добродетель сильнее двух, ибо тогда она становится тем узлом, на котором держится судьба.
Я люблю того, кто расточает душу свою [3] , кто не хочет благодарности и сам не воздает ее: ибо он одаряет всегда и не стремится уберечь себя.
Я люблю того, кто стыдится, когда счастье сопутствует ему в игре, и вопрошает себя: „Неужели я нечестный игрок?“ — ибо жаждет он все потерять.
Я люблю того, кто бросает золотые слова впереди дел своих и всегда исполняет больше, чем обещал: ибо жаждет он гибели.
Я люблю того, кто оправдывает грядущее поколение, а прошедшее — избавляет, ибо жаждет он гибели от ныне живущих.
3
Ср.: Лук. 17, 33: «Кто станет сберегать душу свою, тот погубит ее; а кто погубит ее, тот оживит ее».