Так кто же развалил Союз?
Шрифт:
Спрашивается, зачем они это все затеяли? В дальнейшем выяснилось - среди прочих причин, почему они пошли на безумный шаг - затеяли и возглавили путч: после подписания Союзного договора им грозит потеря постов. До какого-то времени я сомневался, чтобы Крючкову и Язову, например, - надежным, как казалось, членам горбачевской команды, - это грозило. Госбезопасность, оборона вроде бы оставлялись договором в ведении Центра, и не было никаких признаков, что Горбачев, по крайней мере в ближайшее время, вытряхнет их из кресел.
Откровенно говоря, я всегда считал, что единственное достоинство глуповато-солдафонистого маршала Язова как министра обороны - то, что он «человек
Что касается Крючкова, подразумеваемую принадлежность лубянского начальника к команде Горбачева я не считал единственным достоинством в глазах президента. Но тоже, наверное, - главным. По моему разумению, и он своим пребыванием в опасном ведомстве не давал хода откровенным «ястребам» - таким, например, как Филипп Бобков, его первый зам.
Кстати, я спросил Крючкова, правда ли, что первая кандидатура на пост председателя КГБ в случае переворота и возврата к тоталитаризму - именно Бобков? Мой собеседник расшаркался перед замом, сказав, что, как ему кажется, тот стоит на правильных политических позициях, поддерживает перестройку и уж никак не готовится к посту председателя КГБ. Впрочем, под конец Крючков добавил:
– Будем считать ваши слова сигналом и поинтересуемся у него.
Так я стал еще и доносчиком, стукачом. Возможно, возбужденный мной интерес к фигуре Бобкова сказался неблагоприятными для него образом, поскольку через несколько дней после публикации интервью Крючков отправил его в отставку.
Впрочем, отставного первого крючковского зама тут же трудоустроил тот же Язов - взял его к себе в советники (замечательная это должность - «советник»: когда некуда приткнуть нужного человека, тут же она и возникает, а что там советник советует, - это уже дело десятое).
Во время августовского путча неожиданно всплыл и сынишка Филиппа Бобкова - Сергей Бобков, дотоле никому не известный поэт. Оказалось, он тоже советник, или, точнее, советчик. 20 августа он явился в Союз писателей и стал настоятельно советовать не на шутку перетрусившим союзписательским секретарям выступить в поддержку ГКЧП.
Так что, как представлялось, и у Язова, и у Крючкова была ясно очерченная функция в политической борьбе - прикрывать тылы Горбачева. Выполняя ее, они вроде бы обеспечивали себе вполне надежное и устойчивое карьерное долгожительство. Дело, однако, в том, что Горбачев не был ни единственным, ни главным их хозяином. Можно предположить, что главным хозяином был невидимый монстр, главный противник горбачевских начинаний, имя которому - партийно-советская номенклатура, военно-промышленный комплекс. Именно он диктовал Крючкову и Язову правила игры. Главным правилом, главным условием их пребывания на своих постах как раз и было, чтобы постепенно, шаг за шагом - через Тбилиси, через Баку, через Вильнюс, через парадно-картофельные передвижения войск - они вели дело к военному перевороту. Хочешь - играй, не хочешь - уступи место другому. Таково было условие.
Язов и Крючков принялись играть. Причем с известной долей азарта, хотя и с понятной долей трусости. В целом все это отвечало их кондовым взглядам, кондовому образу
Выйдя от Крючкова, мы еще около часа сидели у Сергея Дьякова. Опять пили чай, на этот раз - с бутербродами. Дьяков все сокрушался по поводу несправедливости судьбы: сколько можно отождествлять нынешний КГБ с его предшественниками - ВЧК, ОГПУ, НКВД? Это ведь совсем другая организация, ничего общего с теми не имеющая!
– Ко мне каждый день приходят молодые сотрудники, - говорил Дьяков, - и задают мне один и тот же вопрос: «Скажите, в чем наша вина? Мы ведь никого не расстреливали, не пытали. Почему все на нас смотрят как на убийц и палачей?» Что я им могу ответить?
Я сказал то же, что говорил и Крючкову: по-моему, КГБ надо разделить на два ведомства - по типу ЦРУ и ФБР. Первое занималось бы разведкой и контрразведкой (куда ж денешься, надо: все этим занимаются), второе - боролось бы с особо серьезной, «государственной», преступностью (тоже надо). И - никакой политической полиции! И, конечно, надо расстаться с этой ненавистной аббревиатурой - КГБ (не НКВД, конечно, но тоже, доложу я вам). Вот тогда не возникнет никаких вопросов у молодых сотрудников.
Домой меня предупредительно отвезли на казенной комитетской машине. Не на «членовозе», конечно, - на черной «Волге», причем не первой молодости. Из неприметного подземного гаража она вынырнула прямо на площадь, которой лишь несколько месяцев оставалось носить имя одного из столпов коммунистического режима и быть украшенной его зловещей фигурой.
В воскресенье 13 января, утром, после ночных вильнюсских событий, я пришел на переделкинскую дачу к одному из замов редактора «Литгазеты» - Аркадию Удальцову (мы жили рядом) и сказал, что, по-моему, публикацию интервью с Крючковым надо отложить на неопределенное время (оно стояло в номере от 16 января): у меня не было сомнений, что КГБ принимал в этих событиях непосредственное участие. Жалко, конечно, было откладывать: столько сил потрачено, столько времени ухлопано. Но в конце концов есть вещи посерьезнее, чем собственные потраченные силы. Посоветовавшись, однако, решили отложить публикацию только на один номер, добавить вопрос о Литве, и пусть Крючков сам объяснит читателю, что там произошло.
Но Крючков ничего говорить о Литве категорически не хотел. Ну, подумаешь, дескать, экая важность. Какие-то события все время будут происходить - неужто на все надо реагировать и всякий раз что-то добавлять? Я, однако, напечатал на машинке вопрос, вклеил его в гранку уже набранного интервью в качестве первого вопроса, оставив место для ответа и послал с курьером на Кузнецкий. Вопрос был такой:
«Начну, как говорится, прямо в лоб - с Прибалтики. На мой взгляд, там искусственно раздувается мятеж. В поддержку ему предоставлена армия. В Вильнюсе она уже пустила в ход оружие, расправилась с безоружными людьми. Какова позиция КГБ?»