Так любят люди
Шрифт:
Вечером я рассказывал ей о своих делах, а она смотрела так, словно, кроме меня, в этом мире для нее больше никого не существовало, так раскрывала свои глаза, как будто от моего рассказа зависела ее жизнь.
Человек слушает глазами. В глазах собеседника отражается – или не отражается – твой рассказ. И когда твой рассказ отражается в глазах любимой – это и есть, наверное, счастье.
У меня в жизни было пять лет абсолютного счастья. У меня получалось все. Бизнес я сумел поставить на ноги, и он работает теперь практически сам по себе.
Я
И по-другому это не работает никогда.
А Юлька…
Она очень редко ездила на такси. Даже когда это можно было делать, не раздумывая. Она говорила, что в метро любит смотреть на людей и читать. Как она умудрялась одновременно читать и смотреть на людей, я не знаю. Но как-то умудрялась.
А тут поехала. Было очень поздно. Она возвращалась от мамы, и я сам настоял, чтобы она взяла машину…
– Ужасно неудобно про это рассказывать, тем более практически чужому человеку. Но раз уж пришла…
У меня есть муж. Серебряная свадьба будет… Должна быть через два года. Дочери двадцать лет. Сыну двенадцать.
У нас хорошая семья, правда. Нам с мужем интересно всегда. Он – военный. Но вы не подумайте: он военный ученый. Столько лет прожили, а я так и не знаю, чем он занимается. С одной стороны, тайна. С другой – он пытался мне что-то рассказывать, но я не могу понять своим филологическим умом. Он очень умный. У него на все – собственный взгляд. Мы с ним все можем обсуждать. Он очень много читает художественной литературы и мемуаров. Представляете, благодаря ему я даже открыла для себя некоторых авторов. А я читать очень люблю. Конечно, профессия обязывает.
Отвлеклась. Извините. И в интимной сфере у нас все хорошо, извините. В это, наверное, трудно поверить, но – так. Я всегда знаю, что желанна. И он мой желанный, конечно.
Совсем не похожа на ученую женщину-сухаря. Красивая. Модная. Ощущение такое, что боится выдать собственное счастье: как будто гасит взгляд.
– И тут я… Это… Влюбилась, в общем. Даже не знаю, как все это произошло. Он младше меня на два года. Леонид. Он к нам на кафедру пришел из другого вуза. Невероятно умный! Говорит так… Я многих слышала… Я к Лихачеву в свое время на лекции ездила, Панченко слышала. Но чтобы так говорил человек!
Я своему мужу за двадцать три года ни разу не изменила. Поверьте мне. Даже мыслей таких не было. Зачем? Когда так все хорошо. А тут… Я даже не понимаю, как все произошло. Наваждение какое-то… Облаком накрыло и понесло… И принесло… Мы с самого начала с Леонидом начали общаться так, словно сто лет знакомы. Это ведь признак любви, так мне кажется. У него жена погибла два года назад… Он мне показался таким неприкаянным…
Я когда к нему домой первый раз попала, сразу убираться начала. Дура, да?
Вы не подумайте: у нас не сразу интимное
А потом я сама… Он же знает, что я замужем. Он не мог. Я понимаю. И сама поэтому, не сдержалась.
И вот теперь не понимаю, что делать.
Я не могу обманывать мужа, мне противно самой. Я столько за свою жизнь прочитала книг про измены… В каждой второй книге про любовь кто-нибудь кому-нибудь изменяет. Что в нашей классике, что в зарубежной. Но я даже не подозревала, что это так противно… Уйти от мужа? Я не представляю себе жизни без него. И потом, если дочери я еще смогу что-то объяснить, то сыну – нет. И тогда я останусь без сына.
Бросить Леонида я не могу. Не могу и все, понимаете? Как в тумане живу… Когда вижу его… Мы еще работаем вместе, видимся каждый день…
Тяжело. И прекрасно. Иногда ощущаю себя героиней какого-то романа: тяжело и прекрасно. Глупо как-то…
Не знаю, что делать.
– Когда не знаете, что делать, то и не надо ничего делать. Делать надо то, что хочется… А если ничего не хочется, тогда ничего и не надо…
– А как же мне жить? Так, что ли, и жить?
– Когда захотите жить по-другому, тогда и заживете. А пока – так.
– Тяжело так, понимаете? Очень тяжело…
– Понимаю… Но не знаю, как можно иначе… …Светлана появилась через полгода: у нее возникли проблемы в отношениях с сыном.
– А как с Леонидом у вас?
– Это была ошибка. Он оказался… Короче, не тем, кем казался. Бывает. Мы не будем про это говорить, хорошо? Я пришла поговорить про сына…
Она была явно недовольна моим вопросом.
Юлька попала в аварию: разбилась очень сильно.
Она то теряла сознание, то приходила в себя.
Но она дозвонилась мне.
Я умудрился ночью – ночью! – устроить ее в хорошую больницу.
Доктор сказал, что прогнозы самые печальные и что вообще непонятно, выживет она или нет.
Потом сказали, что выживет, но не будет ходить.
Потом сказали, что будет ходить на костылях.
Юлька лежала в каких-то распорках и казалась распятой.
Из-под белого гипса и белых простыней глядели ее огромные черные глаза.
В глазах застыл страх. Я всегда думал, что это такая дурацкая банальная метафора: как это страх может застыть? Он же не желе…
Оказалось, может. Застывший взгляд, полный ужаса. И – ничего другого в этих глазах.
Когда ей стало лучше, в глазах застыл вопрос. И так бывает, оказывается.
Вопрос был такой: «А ты меня не бросишь?»
К ней страшно было притронуться. Я целовал ее прямо в этот, застывший в глазах, вопрос.
Я не врал. Я знал, что теперь мы всегда будем вместе.
Я не отходил от ее кровати целыми днями – и когда врачи говорили: «Идите домой», и когда сестры гнали, и когда так хотелось спать, что я уже плохо понимал, где сон, а где реальность.