Так начинаются наводнения
Шрифт:
– Корабль может пробить слой облаков, но этим обычно никто не хочет заниматься. И вот почему: облака каким-то образом нарушают причинно-следственную связь на поверхности планеты. Вы помните, как несколько дней назад в городе рассвело несколько позже, чем обычно?
– Да, помню, – сказал я. – Я решил сначала, что слишком рано проснулся.
– Нет, это запоздал рассвет. Один влюбленный молодой человек не хотел расставаться со
Доктор вдоволь насладился нашим изумлением и продолжал:
– Беда еще и в том, что в одном городе часы могут идти вперед, а в другом отстают. И рассвет наступает в разных местах по-разному. Чего только мы не предпринимали! Запрещали пользоваться личными часами – ведь время зависит даже от них, ввели обязательную почасовую сверку всех часов планеты… Но потом от всех мер такого рода отказались. Просто-напросто каждый житель планеты имеет часы. И раз на планете живут сто двадцать миллионов человек, то среднее время, которое показывают сто двадцать миллионов часов, правильно. Одни спешат, другие отстают, третьи идут как надо. Понятно?
– Значит, – спросил я, – если вы сейчас подведете свои часы вперед, то и время ускорит свой ход?
– Ну, на такую малую долю, что никто не заметит. А если ошибка становится крупной, достаточно чуть-чуть сдвинуть стрелки главных курантов – и все встанет на свои места.
– А ваш влюбленный об этом знал? – спросил Бродский.
– К сожалению, да. Об этом знают все.
– И часто случаются казусы?
– Очень редко. Мы волей-неволей дисциплинированны. Но, с другой стороны, мы знаем, что в случае крайней необходимости можем управлять временем. Так было и с нашим больным. Совет планеты принял решение спасти гостя. Мы знали – жить ему два, от силы три дня. Вашему кораблю лететь до нас сорок дней. Помните, я попросил сестру закрыть шторы?
– Да.
– Для того чтобы вас не смущало мелькание дня и ночи.
– Так эта мера очень болезненна для планеты?
– Мы сознательно пошли на некоторые трудности. Больше того, как сейчас выяснилось, «Колибри»
…Через три дня мы приехали на космодром. Доктор улетал с нами на Землю. Я еще был слаб и опирался на трость. Легкий снежок сыпался с серебряных облаков и мутил их гладкую поверхность. Впервые я увидел собственное отражение. Если задрать голову, то маленький человечек с палочкой тоже закинет голову и встретится с тобой взглядом.
Проводы затянулись, и я, устав, взялся рукой за круглую палку, привинченную к стене космовокзала. Так стоять было удобнее. Бродский говорил довольно длинную речь, в которой благодарил жителей планеты.
– Пора, – сказал стоявший рядом со мной капитан «Колибри». – Через пятнадцать минут старт.
Я обнимаюсь и раскланиваюсь с друзьями…
И тут вдалеке зародился невнятный, зловещий гул, словно кто-то заиграл на огромном контрабасе. Гул разрастался, дробился на отдельные звуки и приближался к нам.
Люди вокруг нас прервали разговоры, оглядывались. Послышался взволнованный женский голос:
– Крошка, где ты? Беги ко мне.
Мне показалось, что на горизонте, у далеких гор, поднимается стена тумана.
– Что такое? – взволновался доктор. – Что случилось?
Провожавшие, видно, разобравшись, в чем дело, бросились в укрытие космовокзала. Доктор по-птичьи покрутил головой и впился взглядом в меня.
– Сейчас же уберите руку! – крикнул он. – Что вы наделали!..
Я отдернул руку и, обернувшись, посмотрел на круглый предмет, за который я держался. Оказалось, самый обыкновенный ртутный термометр.
– Это не часы, – неловко пошутил я, – это термометр.
– Вот именно! – закричал доктор, схватив меня за руку и волоча к дверям космопорта. – Вы забыли о причинно-следственных связях.
Бродский тяжело топал сзади, оглядываясь через плечо на близкую уже стену тумана.
Я начал догадываться и, надеясь еще, что догадка моя ложна, спросил неуверенно:
– Что случилось, доктор? Что я натворил?
– Неужели вы не понимаете? Посмотрите на термометр. Вы же согрели его и подняли температуру на несколько градусов. Во всем городе! И снег растаял… Не теряйте же ни секунды. Скорее в корабль! Начинается наводнение!