Так шли мы к победе

Баграмян Иван Христофорович

К концу дня 5 апреля дождь наконец-то прекратился. Хотя небо по-прежнему было закрыто свинцово-серыми тучами, все заметно повеселели в ожидании дальнейшего улучшения погоды.

— Выходит, и метеорологи иногда угадывают, — невесело пошутил А. М. Василевский, отдавая распоряжение провести разведку боем до начала артиллерийской подготовки.

Обращаясь ко мне, маршал попросил отправиться к Белобородову, чтобы помочь ему в руководстве войсками, наносящими главный удар по Кенигсбергу с северо-запада. На рассвете я поспешил в район Фухсберга (ныне поселок Холмогоровка), что лежит в 10–12 километрах от центра Кенигсберга. Здесь был КП 43-й армии. В этом же районе по моему указанию был подготовлен для командующего войсками фронта наблюдательный

пункт. Самой удобной для наблюдения за противником оказалась заросшая деревьями высотка, на которой заметно выделялся двухэтажный каменный дом какого-то прусского юнкера. Обзор с этой высотки был великолепный. И это преимущество первым оценил начальник инженерных войск Земландской группы войск генерал В. В. Косырев. По его распоряжению саперы оборудовали на стволе одного из самых мощных и высоких деревьев площадку для наблюдения, которая для безопасности была окружена с трех сторон стальными плитами. Со стороны города они были особенно мощными. После окончания работ я поднялся на НП и был вполне удовлетворен: с этой хорошо замаскированной площадки превосходно просматривалась вся местность вокруг, вплоть до окраин Кенигсберга. Ближайшие форты были как на ладони. На площадке могли свободно разместиться 2–3 человека. Густые кроны деревьев надежно маскировали наш «воздушный» наблюдательный пункт. Неподалеку столь же надежно были укрыты еще две наблюдательные площадки на деревьях. Там разместились летчики и артиллеристы. Они готовились корректировать с них удары авиации и артиллерии. В подвальном этаже двухэтажного каменного дома разместилась оперативная группа штаба 43-й армии. Когда мы подъехали к этому дому, он показался безлюдным, но, внимательно присмотревшись, я обнаружил, что повсюду идет напряженная работа: вокруг спрятанных в укрытиях и хорошо замаскированных радиостанций сновали связисты и штабные офицеры.

У входа в здание меня встретил молодцеватый полковник.

— Начальник оперативного отдела полковник Турантаев, — представился он.

Владимира Владимировича я знал еще со времен форсирования Западной Двины, где он проявил не только энергию и решительность, но и незаурядную храбрость. Бывая в армии генерала А. П. Белобородова, я всегда с удовольствием беседовал с главным оператором его штаба, от которого всегда веяло спокойствием и уверенностью.

Турантаев проводил меня к командарму, обосновавшемуся в одной из комнат второго этажа, окна которой были обращены в сторону Кенигсберга. Стены дома были очень мощными, а все оконные проемы забаррикадированы мешками с песком.

Белобородов сидел за стереотрубой, нацеленной на город, и так увлекся наблюдением, что не заметил моего прихода.

— А не опасно ли командарму иметь такой заметный для противника наблюдательный пункт? — громко спросил я.

Афанасий Павлавтьевич удивленно оглянулся, увидев меня, энергично поднялся со стула и, крепко пожав мою руку, сказал:

— Оперативная группа штаба армии размещена в подвальном этаже. Я имею возможность в случае обстрела здания тяжелой артиллерией в одно мгновение спуститься туда же… А от обстрела орудиями среднего калибра наш наблюдательный пункт вряд ли пострадает.

Решив, что мои опасения развеяны, командарм стал подробно докладывать о результатах боя передовых батальонов. Выяснилось, что противник с отчаянным упрямством пытается удержать первый рубеж обороны, сосредоточив на нем значительные силы. И все же на ряде участков передовым батальонам удалось вклиниться в оборону и улучшить исходное положение для штурма. Артиллеристы уточняли схему огня на предстоящую артиллерийскую подготовку.

А тем временем рассвет вступал в свои права. Я склонился к окулярам стереотрубы и стал внимательно всматриваться в панораму города. За плотной дымкой утреннего тумана очертания Кенигсберга едва-едва вырисовывались. Над городом низко висели сизые тучи.

— А самолеты поднять все-таки не удастся, — вздохнул я с огорчением.

— Ничего

не поделаешь, — откликнулся Белобородов, — вся надежда на бога войны. Что говорят авиаторы, Владимир Владимирович? — спросил он, обращаясь к вошедшему полковнику Турантаеву. — Поднимут самолеты или нет?

— Команда поднять в воздух все, что можно, поступила, но вот погода. Обидно…

— Конечно, — согласился командарм. — Но я надеюсь, что штурмовики все же пойдут в бой: они ведь привыкли сражаться в любую погоду.

Я попросил соединить меня с командным пунктом фронта и едва успел доложить А. М. Василевскому о результатах разведки боем и о готовности артиллерии стрелковых полков и дивизий к бою, как вдруг откуда-то с юга, с противоположной стороны города до нашего слуха донесся прерывистый и быстро нарастающий гул. Взглянул на циферблат часов — было ровно 9 часов. И тут же послышалась непрерывная серия глухих разрывов тяжелых мин. Это «катюши» возвестили о начале артиллерийской подготовки в 11-й гвардейской армии. Вслед за ними дружно подали голос тяжелые орудия. Несмотря на большое расстояние, от разрывов снарядов тяжелой артиллерии стекла в окнах здания, где мы находились, заметно вздрагивали.

— Слышите, Александр Михайлович? — спросил я маршала, прервав свой доклад и вслушиваясь в нараставшую артиллерийскую канонаду.

— Хорош концерт! — с удовлетворением ответил А. М. Василевский. — Жаль, что авиации не слышно…

В 10 часов раскаты артиллерийского грома послышались неподалеку от нас. Тысячи орудий и минометов создали невообразимый грохот, земля под нами корчилась, как при землетрясении, а оконные стекла, казалось, вот-вот рассыплются на мелкие осколки. Вскоре и северо-западные подступы к городу скрылись в сполохах сплошного огня и дыма. Это продолжалось еще два часа.

Сплошные разрывы дымовых снарядов и мин вдоль переднего края фашистской обороны свидетельствовали о том, что сейчас под прикрытием расползавшейся вокруг завесы пойдут в атаку пехота и танки. Удастся ли штурмующим войскам преодолеть полосу заграждений и ворваться в оборону противника? Начались самые томительные минуты. Нам не были слышны голоса штурмующих, а бойцов при такой плохой видимости даже в бинокль трудно было обнаружить. Надо было ждать донесений из корпусов. И мы нетерпеливо ждали. Белобородов не отнимал телефонной трубки от уха.

— Ну как? — поминутно повторял он, вызывая то одного, то другого командира корпуса. Но ответы, как правило, были односложными и не очень определенными:

— Пошли вперед! Атакуют!..

Первым порадовал нас Антон Иванович Лопатин, по-прежнему командовавший 13-м гвардейским стрелковым корпусом. Его дивизии наступали в центре оперативного построения 43-й армии на пригород Амалиенау (ныне район улицы Кутузова).

— Соединения Краснова и Тымчика, — докладывал он своим уверенным голосом, — ворвались в оборону противника и обходят форт номер пять! Враг ожесточенно сопротивляется…

Когда я доложил о начале штурма А. М. Василевскому, он задумчиво проговорил:

— Как бы они не застряли у фортов… Прикажите первым эшелонам не задерживаться там, обходить форты, а вторым эшелонам блокировать и подрывать их, выкуривать оттуда гарнизоны…

Вскоре об успешном вклинении во вражескую оборону доложили и командиры других корпусов — генералы А. С. Ксенофонтов и Э. Ж. Седулин.

После переговоров с генералом Покровским мне стало известно, что успех сопутствует и войскам 11-й гвардейской армии. Было получено донесение о прорыве дивизий 16-го гвардейского стрелкового корпуса С. С. Гурьева, которые наступали на участке, где мощный форт № 9 давно, еще до перехода в наступление войск армии, был в наших руках. Поэтому соединения здесь сразу же вклинились в глубину вражеской обороны. Хуже было положение на флангах-в 8-м и 36-м гвардейских стрелковых корпусах, который пришлось преодолевать фронтальными атаками яростное сопротивление гарнизонов мощных фортов № 8 и № 10.