Такая большая любовь

Дрюон Морис

— До свидания, Марсо.

— До свидания, госпожа майор. Я был… Мне было…

Он так и не смог ничего сказать. Для него это стало больше, чем счастье. Да и можно ли назвать счастьем тот миг, когда вновь обретаешь смысл жизни?

Дама

в норковой шубке вышла из кафе, а Десфурно Этьен так и остался стоять перед недопитым стаканчиком белого. Перед его глазами радужными мыльными пузырями вспыхивало прошлое, радость и надежда, мужество и предательство, дружба и разочарование.

— Такие моменты достаются не всем, — прошептал он, пока официантка вытирала столик, больше для порядка, чем по необходимости.

Волосы с голубым отливом, рыжее норковое манто, начищенные туфли, миссис Хорнби, почетный майор американских спецслужб, выбравшая для жительства Париж, как самый любимый в мире город, решительно постучала в запотевшее окно. Марсо не соврал: этот район действительно поражал унынием, грязью и ужасающими запахами. Но миссис Хорнби была довольна. Да и прогулка по окраине по первому январскому холодку так бодрит. К тому же у миссис Хорнби в сумочке лежала телеграмма из Вашингтона, гласившая, что Десфурно Этьену, по прозвищу Марсо, присвоены награды, согласно сделанному ей представлению. Дело сделано… и ради этого стоило пройтись по закоулкам с

осклизлыми стенами, натыкаясь на тележки старьевщиков. Наверное, именно такие тележки разносили кучу разных инфекций, и дети из хороших семей, разъезжая в прежние времена в открытых ландо по Елисейским Полям или по Люксембургскому саду, имели возможность вдоволь надышаться этой заразой.

Наконец из-за двери появилась привратница, а может, консьержка или хозяйка меблированных комнат. Она покачивалась на огромных ногах, и из домашних туфель выпирали жирные щиколотки.

— Десфурно? Да, он здесь жил, но теперь уже нет.

— А вы не знаете, куда он переехал? Он не оставил нового адреса?

Хозяйка взглянула удивленно и неприязненно:

— Но… мадам… он умер.

— Что вы такое говорите! — воскликнула «госпожа майор», — Этьен Десфурно, его еще во время войны звали Марсо?

— Я не знаю, как его там где-то звали, но другого Десфурно здесь не было.

— Но не прошло и трех недель, как мы с ним виделись. Как раз перед праздниками…

— Что поделаешь, мадам. Точно, перед праздниками. И как раз прошло три недели. Он вернулся однажды вечером и даже не поздоровался. Сразу закрылся в своем гараже и в ту же ночь повесился. Никто не знает почему.

1966