Такая работа. Задержать на рассвете
Шрифт:
В дверях горотдела он столкнулся с Шальновым.
— Рубашку нашли. Всю в крови. По всем приметам — рубашка-то Джалилова. Зря его отпустили — Веретенников прав. Какой-то спекулянтке поверили… Шувалово она зачем-то приплела… Венок наш я с Роговой понесу. Последний долг.
Ратанов вдруг услышал в голосе Шальнова слезы.
Но разговаривать было уже некогда — по лестнице в окружении милиционеров спускался маленький, чистенький, серьезный Игорешка Мартынов.
Город хоронил Андрея Мартынова.
Был почетный караул, траурные венки и повязки.
На грузовике с откинутыми бортами
А за ровным прямоугольником синих форменок по тротуарам и мостовой шли люди. Те, кто знал Андрея Мартынова, с кем он учился в университете, с кем играл в футбол, для кого не спал ночами.
Шли хмурые, расстроенные ребята с гражданского аэродрома, депутаты горсовета, рабочие самого крупного комбината — имени Ленина, первыми потребовавшие расстрела убийцы, шли воспитанники детской воспитательной колонии, студенты, журналисты.
И дружинники, которые хорошо знали Андрея.
И люди, которые до этого дня ничего не слышали о Мартынове.
Шли и те, кто думал, что жизнь дается человеку всего один раз и поэтому никогда не надо лезть на рожон.
Был траурный митинг и прощальный салют.
И красная звезда на обелиске.
Вечером Ратанов зашел в кабинет Мартынова. Дощечку с его фамилией уже сняли, а за столом сидел Гуреев. Тамулиса и Баркова не было. На столе перед Гуреевым громоздилась пирамида разноцветных картонных папок, бланков и неразобранных бумаг. Перебираясь в другой кабинет, Гуреев взял с собой свой письменный прибор, черную пластмассовую пепельницу, настольный календарь. И все это вместе со множеством ручек, разноцветных карандашей, скрепками и кнопками лежало на стуле рядом с письменным прибором Андрея и его настольным календарем. А фотографии, что лежали у Андрея под стеклом, Гуреев положил пока на стол Тамулиса: Ольга с Игорешкой на фоне белого парохода и вид заснеженной деревенской дороги.
Ратанов взял со стола фотографии.
— Жалко Андрюшу…
В горле сжало. Ему вдруг захотелось услышать голос Гуреева.
— Да, — подумав, сказал Гуреев, — зря полез.
Тамулис и Барков на кладбище не попали. Ратанов был неумолим. Он послал их за тридцать с лишним километров на Шуваловский лесоучасток, где три года назад недолго работала в столовой в качестве официантки спекулянтка Анастасия Ивановна.
— Публика там бывает разная, — объяснял Ратанов, — много сезонных рабочих, летунов, что прыгают с места на место в поисках длинного рубля, но есть и кадровые рабочие. Надо к ним обратиться в первую очередь. Может, они вспомнят кого-нибудь по приметам?
Машина подбросила Баркова и Тамулиса к ближайшему разъезду. Там они пересели в дрезину. Стальная нитка узкой колеи тянулась через леса к северу. Тамулис быстро уснул и тяжело храпел, привалившись к плечу Баркова.
А Барков, засыпая, смотрел в окно. Совсем рядом сплошной стеной стоял лес. Могучие вековые пихты перемежались с желтовато-бурыми стволами сосен.
Проплыли мимо высокие штабеля деловой древесины, груженые лесовозы, тракторы. Дважды промелькнули эстакады.
Потом картина леса внезапно изменилась. Дальше начинались Большие лихогривские болота, трясина.
Барков думал об Андрее и смотрел в окно.
Здесь, во мшистой, сырой чащобе лихогривских болот, тоже стояли деревья, покрытые вместо хвои косматыми
Высокий неторопливый мужчина вышел из дома, несколько раз оглянулся по сторонам и не спеша направился к автобусной остановке. Свернув за угол, он закурил и несколько минут стоял, пряча обгорелую спичку назад в коробку, разглядывая тем временем всех, кто шел за ним к автобусной остановке. Потом он перешел на противоположную сторону улицы, прошел одну остановку пешком и сел в автобус, идущий к вокзалу.
Он прошел на перрон, купил в ларьке стакан лимонада и бутерброд с рыбой и стал есть, размеренно запивая кусочки рыбы лимонадом. «Граждане, встречающие пассажиров…» — наконец произнес в репродукторах мягкий женский голос.
Мужчина опрокинул в рот последний глоток лимонада, аккуратно стряхнул с губ хлебные крошки.
На первый путь медленно прибывал московский поезд. Хлопали тамбурные задвижки, из-за спин проводников высовывались нетерпеливые радостные лица. Встречающие, качая букетами цветов, устремились к окнам.
Мужчина оказался в самом центре вокзальной суеты; он спокойно и равнодушно смотрел по сторонам, пока взгляд его не остановился на группе молодых людей с чемоданами и рюкзаками.
— Друг, — остановил он одного из них, — у тебя билет не сохранился? Выбросил я свой — теперь к командировке нечего приложить.
Он подошел к ним, высокий, выше любого из них на голову, спокойный, сильный.
— Пожалуйста, — сказал приезжий, — мне он не нужен.
— Спасибо, браток, выручил.
Только теперь мужчина понял, как сильно нервничал все эти дни, пока благополучно не выбрался из города Черень, пока он сам не достал себе этот спасительный билет. Он прошел к камере хранения, получил свой чемодан и медленно двинулся в город.
Да, теперь он мог успокоиться. Впервые с той минуты, как завизжала над его головой проклятая решетка над люком у магазина. Счастье, что он посадил Череня под куст у самого угла дома, а не на скамейке у подъезда, как предполагал раньше. И все-таки с той ночи он не мог спать, только валялся на диване, каждую минуту ожидая, что за ним придут. Но теперь все. С Черенем, конечно, воровать вместе нельзя. Если вместе их поймают — вышка. А так: что было, то было и должно травой порасти. Друзей, конечно, он себе найдет. Черт с ним, с Черенем. А с телефонным звонком в милицию — ловко «вложил», уезжая, какого-то фраера. На Череня положиться можно: если что, ему расстрел обеспечен, — он бил, мало ли что я крикнул! У него своя голова на плечах! Да и кто это слышал?
Еще издалека он увидел, что на перекрестке что-то случилось. Люди стояли на краю тротуара, сновали и проталкивались вперед юркие мальчишки.
Он протиснулся в первый ряд, вперед, к самому концу тротуара. Толпа сзади колыхнулась и сдавила передних. Пути назад уже не было. И в это время раздалась совсем рядом печальная мелодия. Он быстро обернулся, но выбраться было уже нельзя. За ним плотной стеной стояли люди.
Из-за угла медленно приближался эскорт милицейских мотоциклов. Синие, вычищенные до блеска машины медленно шли в ровном торжественном строю.