Такое короткое лето
Шрифт:
— Что ты необыкновенно красивая. И что мне очень хочется тебя поцеловать.
— Ну вот. — Она снова улыбнулась краешком губ. — А ты говорил, что хочешь сказать слова, которые еще никто не произносил.
Я не ответил, взяв паузу, чтобы осмыслить перемену в ее настроении. Маша пригласила меня к себе, но старалась все время держать на расстоянии. Неужели она хотела ограничиться только ролью больничной няни? А может для этого были более глубокие причины и она просто сдерживала себя?
— У Ольги сегодня тоже праздник, — сказала Маша.
— То-то я вижу, что она вырядилась.
—
— Этот праздник должен быть с человеком всю жизнь, — заметил я.
— Хорошо бы. — Маша снова потрогала кончиком пальца пятнышко на скатерти. — Но кому как повезет.
— А в кого влюбилась Ольга? Во врача из вашей больницы?
— Нет. Я его не знаю.
— Но он, по всей видимости, хороший? Он должен быть хорошим.
— Почему ты так думаешь?
— Потому что Ольга не может полюбить плохого парня.
— Она добрая. Я ее очень люблю. Она всегда утешит, если плохо.
В дверь постучали, громко и настойчиво. Я вздрогнул от неожиданности, резко повернув голову. Маша пожала плечами и пошла открывать. На лестничной площадке было светло и, когда дверь распахнулась, я увидел на пороге Ольгу.
— Извините, — сказала Ольга, перешагнув порог.
— Что случилось? — спросила Маша, закрывая дверь.
— Я больше не могу, — сказала Ольга дрожащими губами.
Она прошла на свет свечей и поставила на стол бутылку водки, которую держала в руке.
Маша сходила на кухню за стулом, поставила его около стола. Ольга села.
— Знаю, что вам сейчас не до других, — она извиняюще посмотрела на меня. — Но это как SOS. Спасите наши души. — Она снова посмотрела на меня и кивнула на бутылку.
Я открыл водку, налил ей. Она подняла рюмку, залпом выпила, тряхнула головой и сказала, глядя на Машу:
— И почему я такая невезучая? — Потом повернулась ко мне и попросила:
— Налей еще.
Я молча налил, она снова выпила, подняла на меня глаза и спросила:
— Чего ты так смотришь? Думаешь рехнулась?
Я не ответил. Ольга повернулась к Маше, тяжело вздохнула и сказала:
— Ах, Маша! Ну почему жизнь такая подлая? Одних ставит к стенке, перед другими расстилает ковровую дорожку.
— Все-таки не пришел? — спросила Маша.
— Не пришел. А я целый день готовила. Может, принести отбивные? — Ольга нервно засмеялась.
— Не надо, — сказала Маша. — У нас всего хватает.
Мне стало жаль Ольгу. Она была яркой и, видать по всему, неглупой женщиной с доброй душой. Но человеческие отношения непредсказуемы. Иногда красавец полюбит дурнушку и носит ее на руках всю жизнь. А красавица, несмотря на все ухаживания, остается одинокой.
Водка успокаивающе подействовала на Ольгу. Она посмотрела на задернутые шторы, перевела взгляд на свечи и заметила:
— У вас как в лучших домах Филадельфии.
— Не завидуй, — сказала Маша. — Тем более, что в Филадельфии я не была.
— Я не завидую. — Ольга снова тяжело вздохнула. — Просто хочется, чтобы каждому достался хотя бы маленький кусочек счастья.
— Может быть и достанется. — Маша поднялась из-за стола, сходила на кухню и принесла большое блюдо с тушеным мясом. Положила несколько кусков
Я налил Ольге водки, нам с Машей — остатки вина.
— А может не надо? — спросила Ольга, глядя на рюмку, но все-таки взяла ее в руку и залпом выпила. Поставила рюмку на стол и сказала, выдохнув: — Вы извините, что я к вам так ворвалась.
— Да ладно уж, — Маша махнула рукой и улыбнулась чуть заметной грустной улыбкой. — Представляю, как сидеть одной за сервированным столом.
В коридоре хлопнула дверь лифта, на лестничной площадке раздались шаги. Ольга резко отпрянула от стола, соскочила со стула и кинулась к двери.
— Не расшиби лоб, — предупреждающе крикнула ей вслед Маша, но Ольга только махнула рукой и выскочила на площадку. Если бы не пустая рюмка на столе, можно было подумать, что она к нам не заходила.
— Ну вот, все и утряслось, — заметила Маша, повернувшись ко мне.
— У нее это серьезно? — спросил я, вспомнив, какой убитой вошла Ольга в нашу комнату.
— Влюбилась в женатого. А с ними знаешь как? — Маша пристально посмотрела на меня. — Ты случайно не женат?
— Случайно нет, — ответил я, немного развеселившись оттого, что Маша начинает ревновать.
— Я серьезно.
— Куда уж серьезнее, — ответил я, протягивая к ней руку.
Она не отстранилась. Я взял ее ладонь, которая оказалась холодной, поднес к губам и поцеловал. Она подняла голову и, глядя мне в глаза, сказала:
— Больше всего боюсь влюбиться в женатого.
— Почему? — я пристально посмотрел на нее.
— От такой любви одни страдания. Не хочу строить счастье на несчастье других.
— Как Ольга? — спросил я.
Она высвободила руку, встала и молча пошла к окну. Дернула штору и та, звякнув кольцами, отъехала в сторону. За окном были сумерки. На противоположной стороне Шоссе Энтузиастов по крыше здания, переливаясь, бежала световая реклама. Ее блики плясали на стене комнаты.
— Вот и закончился день, — вздохнув, сказала Маша и повернулась ко мне. — Что будем делать?
— Что делают люди, когда заканчивается день? — спросил я.
— Да, да, конечно, — сказала Маша и, опустив руки, направилась к столу. — Мы совершенно забыли, что тебе надо отдыхать. — Она начала торопливо собирать тарелки. — Сейчас приберу со стола и уложу тебя спать.
— Тебе помочь? — спросил я.
— Не надо. — Она мотнула головой. — Я только отнесу посуду. Мыть буду потом.
Пламя сгоревших наполовину свечей колебалось при каждом движении Маши. Я сидел за столом, скрестив на груди руки, и наблюдал, как она собирала посуду. Тарелки позвякивали, когда Маша ставила их одна на другую, ее руки мелькали над столом, будто совершали таинство. Я смотрел на Машу и мне безумно хотелось прижаться к ней. От этого желания набирало обороты сердце и, чтобы сдержать его, я прижимал ладонь к груди, словно пытался усмирить кровоточащую рану. Мне казалось, что Маша делает все нарочито медленно, каждое движение растягивает на долгие минуты. Наконец, она закончила с посудой, подошла к кровати, стоявшей у противоположной от окна стены, расправила постель и сказала: