Таксидермист

Випруд Брайан М.

Он содрогнулся. И начал кашлять.

– За что, Гарт? – заскрипел он, вновь принимаясь корчить отца Даффи. [106] – Что я вам сделал? Бренда, мы…

Я заметил что его рука осторожно ползет в сторону водительского сиденья.

– Кончайте гнать, Букерман.

Он притих и поглядел на меня; правое веко у него слегка поникло. Может, он хотел что-то сказать, но промолчал. Он, очевидно, пытался бороться с расслабляющим действием яда. Я же наделся, что яд заодно развяжет ему язык. Я узнаю эту историю целиком –

сейчас или никогда.

106

Фрэнсис Патрик Даффи (1862–1932) – католический священник, герой Первой мировой, капеллан 69-го пехотного полка; памятник ему стоит на Таймс-сквер в Нью-Йорке.

– Да-да, я вас вычислил. Вы тот самый, единственный Генерал Бухер. Да, вы похожи на индейца, с этими волосами, этими сапогами и бирюзовой пряжкой – но вы якут. Вы с Милнером инсценировали вашу смерть, а потом или украли личность Роджера Элка, или просто выдумали его, тут я не знаю. Не понимаю только, зачем ведущий детской передачи приехал сюда и основал собственную секту.

У него начало подергиваться лицо.

– Да что вы знаете об этом – что вы вообще знаете? – отрезал Элк. На него нашло такое полупрезрительное безразличие, вроде того, какое пьяные взрослые иногда выказывают детям. – Мир катится в пропасть, надо что-то делать.

– Пустить часы вспять? Да ладно. Вы вели кукольную программу. И вдруг подались в здоровые продукты, завладели сферами и устроили такой успех «Клево-Форме», омерзительному на вкус напитку здоровья. Неужели вам всегда хотелось превратиться из Генерала Бухера в джайв-фюрера? И насовсем упразднить телевидение?

Букерман попытался взглянуть на меня, но, кажется, не смог сосредоточиться. Взгляду него затуманился и поплыл книзу.

– Вы не понимаете. Я кой-где побывал, повидал разного. Разной жути. – Я подумал об Отто с его лагерными историями. Элк попытался было откашляться. – …Дикие вещи… нужно управлять. Умами. Людьми. Душами. Власть. Власть изменить самую ткань… Мы были так близко.

Сильно ли это отличалось от моей тяги к Пискуну? Вообще-то, конечно, совсем другое, но я увидел тут жутковатую параллель, и меня передернуло. Крупное, симпатичное лицо Букермана с глазами-пуговками исказилось горьким и многообразным сожалением. И еще онемением. Я подумал, что Букерман спекся. Но рано.

– Хотите знать, как получаются такие вещи? – невнятно начал он. – Хотите? С чего все это началось на самом деле? Эти суки… – прошипел он, – закрыли мою программу ради повторных показов «Банановых десертов». Забрали кукол. А со сферами, я знал, я раздавил бы их.

– Вы что, серьезно хотите сказать… Это все… Из-за «Банановых десертов»?

Букерман из последних сил нахмурился:

– Флигль, Снорки, Друпер и… э-э…

Я щелкнул пальцами:

– И Бинго. О-го! Дальше «Остров опасностей»!

– Эй, хватит. – Он застонал. – Они меня вынудили. Разве не ясно?… Выбор, который мы делаем, – прошептал он с закрытыми глазами, – не всегда наш собственный.

Это предостережение оказалось до жути знакомым – почти так же

видел жизнь Николас. Я всегда удивлялся, что откровения не пишут неоновыми буквами, а печатают на обороте корешка билета, который находишь в кармане на следующий день. Я не мог бы высказать словами, что за мелодию тогда затренькали струны моего сердца, нет. Что-то о том, как люди меняются, и остаются всегда такими же, а то и это равно нужно, чтобы снискать прощение.

В стекло водительской двери застучал ручкой фонарика полицейский – не иначе, поинтересоваться, почему мы загораживаем проезд. Я выпустил ворот потного и задыхающегося Букермана, и его голова опустилась на спинку сиденья. Для кукольника пошел последний отсчет. У моего окна возник силуэт второго копа, и я спустил стекло.

– Что за… – Голос безликого копа напрягся – полисмен пытался врубиться в сцену на переднем сиденье. Луч фонарика задержался на змее. – Сэр, я должен просить вас…

– Этого человека надо в больницу.

Я поморгал в полицейский фонарик и широко улыбнулся.

Глава 32

Нет, меня не забрали в полицию.

Николас влетел в двери приемного покоя с торбой за плечом, за ним по пятам – Энджи и Отто. Но Энджи, едва завидев меня, рванула вперед, добежала первой и своим горячим объятием уронила обратно на кушетку.

– Эй! – возмутился я.

– Что случилось? – Она начала осматривать меня, выискивая раны и превращая мою прическу в бетховенские кудри. – Ты цел? Что…

– Боже, Гарт! – Николас – он быстро смекает – понял, что со мной все путем. – Когда ты сказал, что в больнице, я всполошился! Отыскал Энджи в фойе, и Отто доставил нас сюда, нарушив все мыслимые правила – и русские, и американские.

– Если бы ты дал мне объяснить, – простонал я. – Но ты повесил трубку.

Николас помахал мне маленьким мобильным телефоном:

– Это называется потеря сети, нет сигнала.

– Так в чем дело?

– Что надела? – вставил слово и Отто.

Я встал и застенчиво улыбнулся Энджи.

– У меня кое-что есть для тебя, Николас.

– У тебя есть кое-что для меня? – У него загорелись глаза, и лицо засветилось улыбкой, будто он законтачил третий рельс. – Это у меня для тебя кое-что есть. – Иллюминация его лица местами поугасла от смущения, а может, и подозрительности. – У тебя для меня кое-что есть? Здесь? – Он рассеянно протянул мне торбу. – Не томография?

– Пойдем.

Мы подошли к дверям реанимации и за стеклом увидели врачей, склонившихся над жертвой змеиного укуса.

– Видишь того парня?

– Какого? Того, что…

– Старика с седым хвостом.

– Ну?

– Букерман. – Я приобнял Энджи.

– М-м?

– Это Букерман. Он прикидывался адвокатом.

– Боже мой! – Энджи ткнула меня в ребра. – Роджер Элк! Он и есть Букерман! И все это время… Он был там в Нью-Джерси, и везде. Он был тут все это время.

Я понял, что она грызет себя за то, что не вычислила его.

– Роджер Элк? – Николас повел глазами и задумался. – Элк? По-русски Букермана звали Лось.