Таксопарк
Шрифт:
— Державина, дом 8.
И Сергачев мгновенно вспомнил. Очень уж тогда он рассердился на этого пассажира…
— Как мосты ваши, строятся?
Пассажир оглядел Сергачева.
— А… Это вы, — спокойно, словно они расстались только вчера, произнес он. — Провожаете меня и встречаете?
— Такая служба.
— Моя фамилия Бенедиктов… Строятся мосты, куда же им деться. А вы все крутитесь?
— Кручусь, — миролюбиво поддержал Сергачев.
—
— Личность я неординарная, — подсказал Сергачев.
— Вот-вот. Ловко вы тогда мне про жизнь рассказывали. Все я понял… Ничего не переменилось с тех пор?
— У меня? — спросил Сергачев. — Нет, не переменилось. А что может перемениться? День-ночь, сутки прочь. Никаких событий… Жениться надумал.
— Ну и что?
— Маленькое неудобство: когда я дома, она работает. И наоборот. В такт не попадаем… А что нового у вас?
— Мост скоро сдавать буду. Тринадцатый. Приезжайте, посмотрите.
— Не боитесь? Тринадцатый.
Бенедиктов засмеялся и сердечно тронул Сергачева за колено.
— Признаться, волнуюсь. В жизни строителя один раз бывает тринадцатый мост.
— Первый тоже бывает раз, — согласился Сергачев. — Разобраться, так все в жизни бывает раз. Потом повторения. Удачные или неудачные. Зависит от судьбы…
Полосатый жезл дежурного инспектора заставил Сергачева прижаться к тротуару и остановиться.
— Нарушили, что ли? — спросил Бенедиктов.
— Сейчас он все мне расскажет. — Сергачев вылез из машины навстречу неторопливо шагающему милиционеру в меховых сапогах.
Сблизились. Лениво вскинув полусогнутую ладонь, милиционер произнес, глядя в сторону:
— Нарушаешь? Плохо со зрением, да? Висит знак — левый поворот запрещен, а ты дуешь.
Сергачев попытался было объясниться — позавчера еще знака этого не было, он годами ездит по этой улице…
— А сегодня знак повесили. Твои права!
Сергачев стоял молча. Конечно, сержант мог бы просто предупредить, ведь и знак-то повесили неудачно: его прикрывал стоящий впереди столб.
— Ты что, не слышишь? Попрошу права, — повторил милиционер.
— А собственно, почему вы мне «тыкаете», сержант?
— Что? — изумился милиционер.
— Я рабочий человек, сержант, и нахожусь сейчас на своем рабочем месте — кто дал вам право обращаться ко мне на «ты»?
— Что это… вы, товарищ таксист, разговорились?
— Вот. Так-то лучше, сержант, — усмехнулся Сергачев. — Конечно, если вы скажете, что вы не окончили лицей, я вам
Сержант поднял к небу талон, чтобы высветлить просечки.
— Ни одного действующего прокола?
— Сейчас будет, — проговорил Сергачев и добавил через паузу: — Есть, сержант, есть действующие проколы, глядите внимательно. Так что большого греха на душу не возьмете, сержант.
— Рублем, что ли, наказать? — вслух размышлял сержант.
— Как угодно, сержант, — равнодушно проговорил Сергачев. — Вы наш повелитель. Вы можете миловать и казнить. Как угодно, сержант. — Сергачев приподнял и опустил щетку очистителя, чтобы сбросить липнувший к лобовому стеклу снег. — Как угодно, сержант.
Инспектор вздохнул и протянул Сергачеву документы.
— Поезжайте. И впредь будьте внимательней.
Сергачев сунул удостоверение в карман.
— Всего доброго; сержант. Вы умный человек, правда, это не такая уж и редкость среди ваших коллег… Всего доброго, сержант.
Милиционер важно вскинул полусогнутую ладонь к виску и отошел.
Бенедиктов засмеялся, он все слышал.
— Удивительно, — проговорил Сергачев, — останавливают «частника» — вежливые-превежливые. А с нами, таксистами, разговаривают как с последними тунеядцами. Хоть именно нас и надо уважать, мы на работе. И не один час…
Снежная кашица глухо стучала о днище автомобиля. На встречных стоянках скопилось много людей. Кое-кто выбегал на мостовую и семафорил Сергачеву.
— Прихватите кого-нибудь, не помешает, — предложил Бенедиктов.
— Не хочу. Мне и так хорошо, — ответил Сергачев и добавил с иронией: — Старого клиента везу. Этикет.
Двухэтажный коттедж по улице Державина стоял заброшенный и тихий.
— Сейчас разогрею колонку, приму душ, — проговорил Бенедиктов. — Послушайте, вы сможете подъехать к четырем? Я должен сделать несколько коротких визитов, а вызывать такси канительно.
— К сожалению, нет. В четыре похороны.
— А кто умер?
— Водитель наш один. Разбился.
— Да… Работенка у вас, прямо скажем. Как у летчиков, в войну. — Бенедиктов вылез из машины, расплатился. — Хороший парень погиб?
— Рыжий.
— Я тоже рыжим был. Потом поседел… Все проходит. — Бенедиктов подхватил свой чемодан.
— Все проходит, — согласился Сергачев. — Кроме смерти.
Часть Нагорной улицы, от новостроек и до кладбища, уже была заставлена пустыми таксомоторами.