Талибы, международный терроризм и человек, объявивший войну Америке

Бодански Йозеф

Исторически мусульмане идентифицировали себя на двух уровнях, — пользуясь современной западной терминологией, — на «наднациональном» и «внутринациональном». Оба уровня самоидентификации отличаются от основного принципа, используемого в современном мире, — то есть «нация/государство». Наднациональная идентификация — это самоидентификация всех мусульман с единой общностью — мусульманской нацией, — проявившаяся в панисламизме. Рост политического сознания в мусульманском мире привел к появлению побочных систем идентификации — вроде пантюркизма и панарабизма, которые по-прежнему в силе. Внутринациональная идентичность относится к кровному родству — кланам, племенам, разветвленным семьям и т. д., которые определяли повседневную жизнь мусульман в ходе истории. После Первой мировой войны и русской революции западные власти не только перекроили мусульманский мир, создав новые псевдогосударственные образования, совершенно не отвечающие характеру и чаяниям коренного населения, но и навязали населению новые, чуждые, правящие элиты — будь то. королевские фамилии, поддерживаемые западными колониалистами, или коммунистическая элита, поддерживаемая Советами. После Второй мировой войны

различным мусульманским государствам пришлось столкнуться с идеологиями и системами законодательства, заимствованными у Востока и Запада; все они вели к установлению жестоких военных диктатур, подавлявших население во имя национальной славы, модернизации и военной мощи.

Лидеры исламистов полностью осознавали неравенство в мощи между их нарождающимися движениями и противостоящими им силами — от арабских военных диктатур и до врагов арабов, таких как Израиль и западные государства. В результате ведущие теоретики исламизма стали искать альтернативные методы, позволяющие вести джихад при условиях явного проигрыша в силе. В октябре 1968 года шейх Мухаммад [4] Абу-Захра из каирского университета аль-Азхар так определил сущность джихада в современных условиях: «Джихад не ограничивается мобилизацией и образованием огромных армий. Он принимает различные формы. Во всех землях ислама должны подняться люди, укрепленные верой, хорошо оснащенные средствами и методами. И пусть они атакуют узурпаторов, неустанно изводя их, пока их жилища не превратятся в дома непрекращающегося мучения… Джихад никогда не кончится… Он будет длиться до Судного дня». Это определение бесконечного джихада против превосходящих сил составляет центральную догму современного исламистского терроризма, быстро прижившуюся в мусульманском мире, который борется против растущего влияния Запада.

4

Следует отметить, что в арабском мире имеет место своего рода двуязычие. Помимо общенационального литературного языка, основанного на языке Корана (т. е. в VI в. н. э.), в каждой стране существует и местный разговорный язык, сложившийся в более позднее время. В частности, этим можно объяснить и расхождения в огласовке имен: Мохаммед/Мухаммед/Мухаммад, Абдулла/Абдалла и т. д. В книге транскрипция приведена с учетом авторского текста, поэтому при чтении могут возникать различные варианты написания имен. — Прим. перев.

Кризис достиг первой критической точки в середине 1970-х, когда мусульманский мир, обогащенный нефтедолларами, познакомился с западной цивилизацией как никогда ранее близко — благодаря обучению на Западе, туристическим поездкам и спутниковому телевидению, находившемуся в то время еще в зачаточном состоянии. Шок был огромен. Ведущие исламистские интеллектуалы, защищавшие дипломы в Соединенных Штатах, заключили, что личные свободы и материализм, с которыми они столкнулись на Западе, представляют смертельную угрозу для традиционного исламского общества, организованного и управляемого с помощью строгих норм поведения. Ислам предполагает, что шариат — закон, управляющий людьми, — имеет божественное происхождение и толковать его могут лишь обученные и набожные люди, которые правят верующими как духовные лидеры. В противоположность этому, суть западной демократии состоит в установленном порядке, когда граждане избирают нескольких человек из своих рядов, чтобы те создавали законы и управляли ими в соответствии с этими законами. Исламисты убеждены, что такое расхождение западного общества (особенно американского, где разделение между церковью и государством так четко выражено) с моделью исламской власти, которая носит божественный характер, и является главной причиной его социальной болезни.

Критика исламистами американского образа жизни была очень резкой. Последователи аятоллы Хомейни в Иране рассматривают Соединенные Штаты как страну, поглощенную поклонению деньгам, а Маджид Анараки — иранец, проживший несколько лет в южной Калифорнии, — описывает Штаты как «скопище казино, супермаркетов и публичных домов, связанных бесконечными магистралями, не ведущими никуда», где все определяется жаждой денег. «Люди на Западе ради прибыли выставят на аукцион собственных матерей», — пояснял получивший образование в. США Бехзад Набави, тогдашний министр тяжелой промышленности Ирана. Сам же Хомейни указывал, что поглощенность Запада стремлением к деньгам влечет за собой «развращение общественного образа жизни».

Исламисты решили гарантировать то, что эта болезнь, уже «разрушившая» христианство, не проникнет в мусульманский мир, не развратит и не разрушит его. С целью предотвращения такого разрушения оправдывались все средства, включая насилие и терроризм. Но исламисты не могли отделить свой мир — Сердце ислама — от Запада. Разработка нефтяных источников требовала западных технологий, равно как и система здравоохранения. Мусульмане ездили на машинах, сделанных на Западе, пользовались телефонами, установленными западными подрядчиками, и ели западную пищу, сидя за импортными телевизорами. А их лидеры тем временем защищали свои диктаторские режимы с помощью оружия, закупленного за границей. Это острое противоречие впервые выплеснулось наружу на стратегическо-политическом уровне в Иране, во время исламской революции Хомейни. В своей книге «Среди верующих» B.C. Нейпол лаконично объясняет, в каком затруднительном положении оказался Хомейни: «Толкователь воли Бога, лидер правоверных, он выражал все смятение своего народа и сделал так, чтобы оно казалось славой, знакомой верой, — смятение народа высокоразвитой средневековой культуры, которому открылись нефть и деньги, чувство власти и насилия, а также знание об окружающей его новой великой цивилизации. Эту цивилизацию нельзя было подчинить себе. Ее следовало отринуть — но в то же самое время нельзя было не зависеть от нее». Другие современные выдающиеся деятели исламизма, чьи сочинения

составляют теологический фундамент нынешних террористов, видели в этом распространении «вестоксикации» смертельную угрозу самому существованию ислама. «Мир сейчас такой, каким его сделали другие [т. е. не-мусульмане], — пояснял ведущий иракский ученый-шиит аятолла Мухаммад Бакир аль-Садр. — У нас есть два выбора: либо подчиниться ему, что значит обречь ислам на смерть, либо разрушить его, чтобы мы смогли построить такой мир, как того требует ислам».

Мусульманский мир оказался на историческом распутье. Столкновение с западной цивилизацией закончилось провалом, несмотря на неслыханные богатства, накопленные элитой. Попытки укрепить современные режимы привели к повсеместному угнетению и обнищанию масс, что, в свою очередь, привело к напряженной обстановке среди народа, с которой не могла справиться государственная система и которую дальнейшая модернизация могла лишь обострить. А исламистским интеллектуалам — обычно их называют «фундаменталистами» — не удавалось найти в их соблазнительных теориях какие-либо практические решения. «В исламе, особенно в исламе фундаменталистов, прецедент — это все. Принципы Пророка, содержащиеся в Коране и в установившихся традициях, считаются вечными. Они могут охватывать все отрасли знания, — поясняет Нейпол. — Так говорят новые, образованные, фундаменталисты. В этих словах звучит как их вера, так и их ненависть к цивилизации, которая их окружает и которую они как общество отчаялись подчинить себе». Начиная с конца 1970-х, исламистские мыслители не видели другого выхода из кризиса ислама, кроме тотальной конфронтации с Западом, которая одновременно стала бы и оправданием вспышке насилия. «Мы ведем войну. И наша битва только что началась. Нашей первой победой станет полоска земли, полностью управляемая исламом», — заявил Абдул-Кадыр ас-Суфи ад-Даркави, один из величайших мыслителей и философов современного исламизма. «Ислам движется по миру, — добавил он. — И ничто не остановит его распространение в Европе и Америке».

Полностью осознавая мощь и все более быстрое распространение влияния Запада, исламисты искали косвенные формы конфронтации с Западом. Они определили способ тотальной войны, при котором отставание мусульманского мира в технологии и военной мощи не влияло бы на исход джихада. Эту стратегию сформулировал пакистанский бригадный генерал С.К. Малик в своей книге «Кораническая концепция войны». Согласно Малику, коранический путь ведения войны «бесконечно лучше и эффективнее» любой другой формы военных действий, потому что «в исламе война ведется за дело Аллаха» и, следовательно, все средства и методы оправданны и справедливы. Терроризм, доказывает Малик, является сущностью исламской военной стратегии: «Ужас, поражающий сердца врагов, — это не только средство, но и цель сама по себе. Когда в сердце противника поселяется ужас, больше уже почти ничего делать не нужно. В этом случае средства сливаются с целью. Террор — это не средство заставить врага принять наши решения; это и есть решение, которое мы хотим применить в отношении к нему».

Одно время казалось, что успех уже в руках. Мусульманский мир праздновал укрепление исламистских режимов в Иране и Судане, то есть способность шиитского Ирана поддерживать режим Хомейни, несмотря на восемь лет изнурительной войны с Ираком и почти полную международную изоляцию, а также установление в суннитском Судане исламистского правления в 1989 году, когда после военного переворота духовным лидером страны стал Хассан аль-Тураби. Мусульманский мир также праздновал победу исламистских сил в Афганистане над Советским Союзом, распад Советского Союза и появление в Центральной Азии шести новых мусульманских государств. А затем, в 1991 году, началась война в Персидском заливе, и Запад снова продемонстрировал свое подавляющее техническое и военное превосходство. Более того, саудовская королевская семья — хранители исламских святынь в Мекке и Медине — была вынуждена прибегнуть к помощи армии США и других западных государств, чтобы защитить Саудовскую Аравию и разгромить братскую арабско-мусульманскую страну, Ирак. Это было унижение, о котором до сих пор помнит мусульманский мир.

И снова лидеры исламистов увидели альтернативу роковой схватке с Западом в духе ислама. В конце 1991 года Ахмад Хомейни, сын аятоллы (который неожиданно умер, принимая мантию власти), подчеркнул роковой характер неизбежной борьбы с Соединенными Штатами: «Нам следует понять, что мир враждебен к нам только из-за нашей преданности исламу. После крушения марксизма его заменил ислам, и пока существует ислам, будет существовать враждебность США, а пока существует враждебность США, будет продолжаться борьба». Он предупредил о том, что военные операции не должны ограничиваться непосредственными задачами на Ближнем Вбстоке, «потому что война против Израиля — это война против США и Европы, которая закончится нескоро».

Сегодня этот кризис обостряется благодаря росту пропасти между Западом и мусульманским миром из-за все более широкого знакомства мусульманского мира с западной цивилизацией через электронные средства массовой информации — от спутникового телевидения до Интернета. Исламисты считают такое знакомство атакой на их образ жизни, постоянным и кричащим напоминанием о неудачах отсталого исламского мира в науке и технике. «Вызов, бросаемый воинствующим исламским фундаментализмом Западу, не только «военный». Он борется в первую очередь с западной идеологией, демократической и светской. Он хочет усвоить западную технологию, не принимая ее духа. То есть борьба против Великого Сатаны и более мелких дьяволов имеет важное социокультурное измерение, — поясняет Ховейда. — С точки зрения воинствующих исламских фундаменталистов, опасность, которую представляет для ислама Запад, подкрепляется политикой нынешних мусульманских лидеров, которые отошли от «истинных» принципов своей религии и в сговоре с неверными разбазаривают национальные ресурсы. Эти лидеры и их сподвижники «узурпировали» власть. Следовательно, истинным слугам Аллаха остается только применить силу и восстановить правление шариата. Отсюда обращение к насилию и растущее применение терроризма и других подобных средств исламскими фундаменталистами в большинстве мусульманских стран».