Талиесин
Шрифт:
Кормах, высокий, седовласый старец, сидел на каменном седалище в окружении помощников и оватов. При виде Хафгана он приветственно воздел руки.
— Смотрите! Вон идет тот, кто лучше меня разбирается в небесных знамениях.
Хафган склонил голову и отвечал с улыбкой:
— Только Кормах из Долгеллау может сказать такое, и ему поверят.
Старый друид встал, они обнялись. Оваты и филиды помладше собрались вокруг, чтобы послушать, — Хафгана в среде собратьев уважали.
Наконец Кормах поднял рябиновый посох и трижды
— Если не возражаете, — начал он, — я буду говорить первым, как пристало старейшему.
— Ты главный из нас, — подтвердил Хафган, — так что молим, продолжай.
Остальные — числом почти двадцать — его поддержали. Приложив тыльную сторону ладони ко лбу, Кормах издал длинный, протяжный стон, который собравшиеся подхватили, так что гул раскатился по всей роще.
Через несколько секунд верховный друид опустил руку и сказал:
— Мы правильно сделали, что собрались вместе, — одна голова хорошо, а двадцать лучше! Прошлой ночью я видел в небе великий знак — звезды сыпались, как огненный дождь. А сегодня земля теплеет под летним солнцем, хотя только прошел Бельтан. Скажите мне, братья, что это вам говорит?
— Смерть, — ответил молодой друид. — Падучая звезда всегда означает смерть.
— Такой сильный звездопад предвещает смерть кого-то могущественного, — произнес другой. — Короля?
Они заспорили, кто из властителей достоин такого знамения. Кормах терпеливо слушал, потом вновь ударил посохом по камню.
— Хафган, ты ни разу не раскрыл рта. Ужели оставишь нас в неведении?
Хафган выпрямился.
— Верно, падучая звезда часто обещает смерть, но она же порой — предвестница рождения. Ибо, как все мы знаем, рождение и смерть — одно. Всякое родившееся умрет, и все, что умерло, возродится. Одно поглощается другим и обретает в нем полноту.
— Хорошо сказано, — промолвил Кормах. — Что еще ты нам поведаешь?
— Как рассудили наши младшие собратья, столь великий звездопад должен означать смерть кого-то могущественного — царя или даже многих царей.
Друиды изумленно зашумели.
— Объясни, молим, — сказал Кормах, когда все стихли.
— Хорошо, — отвечал Хафган. — Звезды упали в западное море, где лежат острова Бессмертных. У нас говорят, что монарх и его страна — одно. Посему я вижу в этом знамении гибель западных земель, а следовательно, и смерть — смерть многих царей.
— А как же рождение?
— Звезды падали из царственного дома солнца, и я буду ждать явления венценосного отрока.
— Венценосный отрок родится вслед гибели царей, — сказал Кормах. — Внемлите и запомните, братья: Хафган глаголет истину.
— Когда это будет? — спросил друид из соседнего селенья Ир Виддфа.
— Ждите и наблюдайте, братья, все будет во
Друиды поднялись с мест, но не торопились расходиться по своим селениям — всем хотелось поговорить. Кормах отвел Хафгана в сторону, под раскидистые ветви большого старого дуба.
— Верно ли я слышал, — спросил он, — будто счастье Каердиви умножилось?
— Верно, — отвечал Хафган. — Кто тебе сказал?
Старый друид улыбнулся.
— Ветер многое расскажет тому, кто умеет слушать.
— А людские языки — еще больше, — сказал Хафган.
Кормах предостерегающе поднял палец.
— Раз в одном месте прибыло, в другом убудет. Равновесие сохранится. Но расскажи мне о младенце.
— Дивный, необычный ребенок. Я назвал его Талиесин. Он будет сильнейшим и самым ученым бардом, возможно, самым великим из нас всех. Если б он не родился раньше, я бы решил, что звезды падали в его честь.
— Тогда я должен скорее прийти на него взглянуть, — сказал Кормах.
— Приходи. Давно мы вместе не поднимали чаши. Побеседуем… — Хафган в задумчивости не договорил фразу.
— Что там? Увидел что-то?
— Нет, вспомнил твои слова о земле, что теплеет под солнцем. Поначалу я о них не задумался.
— Так задумайся, — сказал Кормах, — и поведай, на какие мысли это тебя наводит.
— Бельтан, как мы знаем, — междувременье, когда силы земли и неба, воды и воздуха особо подвижны. Зима есть смерть, и сама она умирает весной. Если зима утверждает себя на пороге весны, значит, смерть силится возобладать над жизнью. Сегодня нас отогревает летнее солнце, а значит, жизнь взяла верх в этой борьбе.
— А звездопад?
— Быть может, она победила большой ценой.
Кормах задумчиво кивнул.
— Мысли твои глубоки и полны истины. — Верховный друид положил руку на руку Хафгана. — Скоро рябиновый жезл перейдет к тебе. А пока, полагаю, пришло тебе время учить. Я пришлю тебе двух лучших моих филидов.
— Большая честь для меня.
Кормах сжал руку Хафгана, лежащую на посохе.
— Тебе нужна будет помощь в воспитании младенца.
— Скажи мне, Кормах, бывали ли прежде такие знамения, как нынче?
Старый друид прикрыл глаза и оперся на посох.
— Лишь однажды, — ответил он после долгого молчания. — Много лет назад — до того, как родился кто-либо из ныне живущих, до того, как римляне пришли на Святой остров, когда эта роща была молодой порослью, — люди видели подобный знак. Правда, звезды не падали, но сошлись в небе и так остались. Говорят, это было удивительное знамение.
— И что оно возвещало?
Кормах открыл глаза.
— Как что? Рождение Иисуса, Сына Благого Бога. Того, Кого римляне зовут Христом.