Талиесин

Лоухед Стивен Рэй

Через мгновение из-под бычьей шкуры, закрывающей вход в хижину, высунулась голова Блеза.

— Кормах! — Юноша медленно вылез наружу. — Что тебя… Ой, я хотел сказать, добро пожаловать, учитель. Чем могу служить?

— Где Хафган? Отведи меня к нему.

— Ты пойдешь пешком? Это недалеко.

— Я поеду, — ответил старик.

Блез взял пони под уздцы и повел через укрепление назад к выходу, из деревни. Сразу за бревенчатыми воротами он свернул с дороги и направился в лес. Протоптанная тропинка между деревьями

вывела их на поляну, где Хафган обычно наставлял Талиесина.

Старику и юноше предстали мальчик и учитель в обычной своей позе: Талиесин сидел у ног друида, держа на коленях его посох, а Хафган расположился на дубовом пне и с закрытыми глазами слушал ученика. При виде Кормаха Хафган встал, и Талиесин вскочил на ноги.

— Кормах здесь!

Верховный друид слез с пони.

— Учитель, твой приезд — нежданная радость, — сказал Хафган. — Надеюсь, в Долгеллау не случилось никакой беды?

— Я приехал взглянуть на мальчика, если ты об этом, — отвечал Кормах. — Я умираю. Хотел еще раз увидеть его, прежде чем отойду к Древним.

— Умираешь? — вслух переспросил Блез.

Кормах повернулся к нему.

— Твои уши прекрасно служат тебе, Блез, а вот язык не мешало бы приструнить.

Хафган пристально взглянул на учителя.

— Сколько тебе осталось? — спросил он мягко.

— Я встречу еще один Лугназад, — произнес старик, вскидывая голову к небу, как будто мог прочесть там точную дату своей смерти, — но Самайна уже не увижу.

Хафган спокойно выслушал учителя, но Блез снова не утерпел.

— Можно что-нибудь сделать? — спросил он.

— Можно, конечно, что-нибудь всегда можно сделать. Поверни годы вспять, Блез. Заключи время в сосуд. Взмахни своим ореховым посохом и наколдуй мне новое тело взамен изношенного. Ну, чего вытаращился? Я сказал тебе, что делать. За работу!

Блез покраснел до ушей. Талиесин удивленно переводил глаза с одного на другого. За что старый Кормах так осерчал на Блеза? Ведь понятно, что тот всего лишь тревожится о своем бывшем наставнике.

— Если я тебя обидел… — начал Блез.

Кормах скривил лицо и отмахнулся.

— Иди, свари мне капусты на ужин, — сказал он филиду. — А если у тебя есть рыба, брось в котелок и ее.

Блез мигом просветлел.

— Я сбегаю наловлю! — крикнул он, опрометью бросаясь к тропинке.

— Подойди сюда, Талиесин, — сказал Хафган, поворачиваясь к мальчику. — Кормах хочет с тобой поговорить.

Мальчик боязливо подошел. Он немного опасался Кормаха, его резкой и язвительной речи — не то чтобы по-настоящему боялся, просто остерегался сболтнуть глупость в присутствии верховного друида.

Он встал перед стариком.

— Это большая честь для меня, учитель, — сказал он, прижимая тыльную сторону ладони ко лбу в знак глубочайшего уважения.

Кормах мгновение смотрел на него, потом улыбнулся, и все лицо его пошло морщинками. В следующий миг улыбка

исчезла так же, как появилась.

— У тебя было видение, малыш?

Вопрос застал Талиесина врасплох.

— Н-да, — промямлил он, и только сейчас сообразил, что ничего не сказал Хафгану.

— Расскажи мне о нем.

Талиесин, замявшись, взглянул на Хафгана.

— Не смотри на него, смотри на меня! — приказал Кормах и, полуобернувшись к друиду, распорядился: — Можешь идти. Я хочу поговорить с ним наедине.

Хафган кивнул. Он вынул из-за седла рябиновый посох, подал учителю и удалился без единого слова.

Кормах проковылял к пню и тяжело сел.

— Иди сюда, малыш. Садись. Вот так, сюда. — Он снова взглянул на золотистую головку, и голос его смягчился. — Прости старика, малыш. Если я кажусь тебе грубым, то это лишь потому, что у меня не осталось времени разводить церемонии. К тому же я заслужил это право.

Талиесин взглянул на верховного друида, но ничего не ответил. В его присутствии он всегда испытывал странную смесь волнения и страха. Кормах и притягивал его, и отталкивал. При этом он прекрасно понимал, что старику не осилить и мухи: он давно иссох, как старая ветка, лицо, покрытое множеством морщин, задубело и побурело от ароматического огня, ибо так Кормах пророчествовал — обретал вдохновение, глядя на пламя.

Возможно, этим все и объяснялось: в Кормахе ощущалось присутствие Иного Мира, как если бы он стоял одной ногой по эту сторону, другой — по ту, и Талиесин чувствовал это острее других. Смотреть в эти глаза было разом и увлекательно, и немного страшно.

— Расскажи мне о видении, — повторил Кормах.

Талиесин кивнул.

— Я видел Стеклянный остров, учитель. Он был далеко в западном море и сиял, как шлифованный камень, как дивный самоцвет…

— Да? И что потом?

— Он был прекрасен, но печален. Они кричали… голоса кричали… «Погибли, — кричали они, — все погибли». Так грустно, учитель. Без всякой надежды.

— А потом?

— Потом остров исчез, и больше я ничего не видел.

— Как он исчез? Вспомни хорошенько.

Талиесин закрыл глаза.

— Он поблек. Поблек, но в то же время вроде ушел под воду.

— Ты уверен?

— Да. — Талиесин кивнул.

Кормах вздохнул и тоже кивнул. Он поднял глаза к клочку голубого неба между ветвями. На поляне было тепло, птичье пение навевало дремоту, листья тихонечко перешептывались, словно деревья разговаривали друг с другом.

— Что это значит? — спросил Талиесин. — Стеклянный остров и впрямь заколдован, как говорят?

— Заколдован? Нет. — Кормах медленно покачал головой. — Он не заколдован, во всяком случае, в том смысле, который ты в это слово вкладываешь. Он существует на самом деле. Это Западные земли, или Летние острова, вернее, то, что от них осталось. Что это значит? Да, что это все-таки значит?