Талисман любви
Шрифт:
– Не важно, как все получится, – проговорил Мартин, так напряженно вглядываясь в ее глаза, что Мэй за дрожала, – но мне дорога каждая минута, проведенная с тобой.
– И мне… – ее смутила пылкость, с которой он говорил с ней, – …каждая минута.
Он пригладил назад ее волосы, словно хотел увидеть каждый дюйм ее лица, чтобы сохранить память о нем навсегда.
– У нас еще будет столько любви, столько всего вместе, – пообещала она ему.
Когда он закрыл глаза, она поняла, что он не поверил ей.
– Будет, – повторила она.
– Я знаю, – проговорил
Но тут же открыл глаза, и она увидела знакомый до боли удивительный яркий блеск. Улыбка осторожно тронула уголки его губ и расплылась по всему лицу.
– Я все-таки выиграл, ведь выиграл же?
Она, должно быть, выглядела озадаченной, потому что его улыбка становилась все больше.
– Это я побил Йоргенсена.
– И я была там с тобой. – Мэй попыталась улыбнуться ему в ответ.
В газете Серж прочел об операции на глаза, сделанной его сыну. Мартин перенес травму головы тупым предметом, приведшую в последствии к отделению сетчатки и офтальмии, и как результат – к необходимости операции, которая проводилась во вторник.
– Иисус Христос, – едва слышно произнес Серж.
Дальше рассказывалось о докторе Теодоре Коллинз, выдающемся офтальмологе из Гарварда, практикующей в Бостонском глазном госпитале. Он читал, как, используя сложнейшие микрохирургические методы, она выполни лавитриэктомию.
«Результаты сильно варьируются от пациента к пациенту, – цитировали ее высказывания многие газеты. – Каждый случай особый, и результаты не могут быть обобщены».
В газете также говорилось, что, несмотря на значительные достижения в этой области, успех операции был маловероятен. Хирург из Нью-Йорка, кто-то из бывших учеников доктора Коллинз, сказал репортерам: «Многие врачи сочли бы случай Мартина Картье безнадежным. Но Тэдди Коллинз – новатор в своей области. К тому же она еще и болельщица "Медведей"».
Статья завершалась цитатами из высказываний тренера Мартина и товарищей по команде:
«Мы молимся за него, – сказал Дэйфо. – Мы ждем его назад, как только он будет готов».
«Никогда не будет другого Мартина Картье» – Ален Кутюр, молодой крайний нападающий.
«Никаких комментариев» – это Рэй Гарднер.
«Он был мощным противником, и я с нетерпением ждал, что он станет моим товарищем по команде», – признался Нильс Йоргенсен.
Серж смял газету и швырнул ее в стену камеры. Очень долго он просидел на койке, обхватив голову руками. Зазвонил звонок на выход, и он зашагал по холодному коридору. В душе его застыл ужас.
Снаружи воздух был свежим и прохладным. Пахло яблоками, этот запах доносился из садов в долине. Серж побрел к стене. Слишком толстой и высокой, чтобы вообразить, будто через нее можно перебраться, но ему хотелось только одного: сбежать к Мартину. Его сын страдал, а Серж не мог помочь ему ни в чем. Ему оставалось провести в этих стенах еще минимум три года.
Он
– Тебе нельзя разговаривать со мной. – Серж говорил нарочно резко.
– Знаю, – ответил мальчик, и его грязное лицо засияло.
– Ты должен вытягивать руку, когда бросаешь.
– ???
– Как питчерсы, подающие мяч, – объяснил Серж. – Вот так.
И он показал, как правильно отводить руку.
Мальчик постарался.
– Еще раз. Еще прямее.
Снова мальчик пытался повторить движение Сержа.
– Так лучше, – похвалил Серж.
Поощренный, мальчик полетел за мячом и вернулся с ним на исходную точку. Он повторял движение снова и снова и чертыхался, если бросок не улучшался, хотя бы на самую малость.
– Совсем как в Высшей лиге, – похвалил Серж. – Как Тино Мартинес.
Мальчишка улыбнулся во весь рот, а Серж погрузился в воспоминания. Он представил себе Мартина на льду, как тот сиял, если Серж сравнивал его с Бобби Орром, Морисом Ричардсом, Дутом Харви. Когда Серж думал о сыне, его сердце сжималось от боли.
Рикки все также продолжал играть, улучшая свои броски с каждой попыткой. Серж по-прежнему отпускал комментарии, давал советы. Он не знал почему, но тренировать сына Тино было почти сродни вознесению молитв Господу Богу, если бы он молился за выздоровление своего мальчика, за то, чтобы Мартин снова получил шанс играть.
– Смотрится неплохо, – отметил Серж через тюремное заграждение. – Правда хорошо, сынок.
Глава 28
Когда повязки сняли, Мартин обнаружил, что он видел еще хуже прежнего. Тэдди предупреждала их о такой вероятности, но действительность ударила по их дому, как волна цунами. Мартин по большей части держал свои ощущения внутри себя, из нежелания или неспособности разделить любое из них с Мэй, а она тосковала по их близости больше, чем сама могла предположить раньше.
Они вернулись в Бостон в сентябре, чтобы Кайли могла посещать школу. Мартин проводил дни, сидя в темноте, глядя в одну точку. Всякий раз, когда Мэй предлагала ему прогуляться вдоль реки, он просил ее пойти на прогулку одной. Когда у Кайли была викторина по орфографии, он сказал девочке, что он слишком утомлен, чтобы сопровождать ее. Гром сидел у него в ногах и превратился в самого постоянного, если не единственного его компаньона.
Хоккейный сезон начался. Впервые за четырнадцать лет Мартин не играл ни за одну из команд НХЛ. Он отказывался слушать про игры, не разрешал включать телевизор на спортивном канале. Мэй предложила почитать ему газеты, но он ей этого не позволил. Он объяснил ей, что хоккей был частью его прошлого и ей следовало бы догадаться оставить прошлое в прошлом.