Талисман жены Лота
Шрифт:
«Его зовут, должно быть... У него должно быть простое имя...»
– Сережа? – обрадовалась она.
Незнакомец, улыбаясь глазами, кивнул.
– Се-ре-жа!.. – засмеялась она. – Ты, Сережа, – моряк. Правда?!
Тот кивнул. Юрчик стоял и довольно чесал себе волосатое брюхо под фартуком.
– Сережа, – продолжала Аглая, положив нежно руки гостю на плечи и разглядывая его. – А ты ведь не женат, Сережа... Разведен. И – давно... Скитаешься по свету, и никто тебя не ждет. И ты никого не любишь...
Гость, не сводя
– Сережа, – приставала Аглая кчеловеку. – Давай, Сережа... Давай с тобой построим вместе шалаш на райском острове и будем рожать счастливых детей... Или, лучше, ты подари мне огромный дворец – светлый-светлый. Я буду рисовать розовых какаду, а ты будешь волшебником... Хочешь?
Юрчик открыл крышку казана, втянул ноздрями аромат зернистого плова и заорал во всю мощь:
– Мусик, хватит дрыхнуть – плов готов.
Аглая, крутясь по кухне в вакхическом танце, пропела:
– Плов – готов, плов – готов....
Потом, хищно распахнув глаза и схватив вилки, она застучала ими:
– Сначала плов голодной женщине! Мне – и много!.. Мусик, хватит возиться!
В дверях показалась заспанная Наденька и спросила:
– А в лавочку сбегали?
– Обижаешь, – ответил гость Сережа и поставил на стол бутылку «Абсолюта».
Разлили. Уставили стол полными царской снедью тарелками. Чокнулись. Выпили. Все, кроме Аглаи.
– А ты чего? – спросила гостеприимная хозяйка.
Аглая обреченно посмотрела в рюмку и мотнула головой.
– Ни фига ж себе! – аж подпрыгнул обиженный Юрчик. – Чтоб мой плов без водки трескать! Не дам!
– Хорошо, я не буду есть, – сказала Аглая покорно и из глаз у нее покатились крупные слезы.
– Аглаюшка, да ты что, родная, опять плачешь?
– Начал вытирать он ей слезы своим фартуком. Потом, повернувшись, пожаловался гостю:
– Как придет ко мне, сразу плакать начинает. А мне жалко ее...
– Ладно, наливай, – вздохнула Аглая. – Только потом не пожалей.
– А чего жалеть, Аглаюшка, – заворковал Юрчик.
– Будешь сытенькая, пьяненькая, спатеньки тебя положим...
– Ну... – согласилась Аглая.
Минуты весело скакали по душной кухне, играя в чехарду. Хулигански раскачиваясь на ходиках с гирьками, они заставляли сонную кукушку, живущую в них, беспрестанно куковать. С каждым вскриком обескураженной бедненькой птички ломались границы недозволенного.
Мужчины впрыгнули в паровоз, несущийся по туннелям интеллекта и кочегарили вовсю. Каждый кидал в топку парадоксов своей лопатой. Юрчик, конечно, загребал круче, но броски Сережи были виртуознее и точнее. Бедная золушка-этика не успевала выметать угольную пыль из жаркой кочегарки... А женщины... А женщины пели. Каждая свою песню. Мусик что-то тихое и заунывное, Аглая же выбрала редко исполняемую арию свободной любви. Так она, во всяком случае, назавтра это назвала: «Ария свободной
...Колодцы бездонных небесных глубин, наведенные на нее сегодня всемогущим случаем, – все яснели. Она очень хотела напиться оттуда живительной влаги и ластилась к гостю, и тянулась к нему. И села уже к нему на колени. И, вдруг, отпрянув от чужого, совсем чуждого ей человека, вскочила. Снова вернулась к синим колодцам... Снова припала к ним. Но, жестоко водя смычком желанья по струнам своего сердца, она так и не смогла из тела – полуобнаженного уже – извлечь мелодию. Этот этап она еще хорошо помнила.
Тело тосковало по другому. Увы.
А душа? А душа вообще была оторвана и болталась, неприкаянная, где-то в дымных вихревых пространствах, уже давно отлученных от земли... В этом она отдавала себе полный отчет.
– Аглая, а Юрка уже показал то, что сделал? – меняя лопнувшую струну на гитаре, спросила Наденька. – Ночи не спал, тебе старался угодить...
– Не показал... – удивилась она. – Ну-ка, где мой подарочек?! Вынести немедленно!
Юрчик высыпал себе в глотку горсть плова, безобразно чихнул, отчего рисинки полетели как обезноженные тараканы в разные стороны, свернул пальцы в дулю и заржал нехорошо.
– Подарочек?! Я его в лепешку сплющил. Молоточком тюк-тюк сделал – и не стало подарочка... – злорадствовал он.
– Да ты... Да ты что, Гольдштейн, – мгновенно отрезвела хозяйка.
– Нету крестика-то, нету, – вытанцовывал Юрчик танец живота, показывая пустые ладони.
Аглая натянула спущенные лямки сарафана и приняла приличную позу.
Сережа по-прежнему не сводил с нее глаз.
Наденька завелась:
– Ты совсем что ли рехнулся?! Ты же такую вещь красивую сделал! Так мечтал Аглае подарить!
Юрчик все больше расцветал, довольный собой. Он одним прыжком подскочил к гостье, поднял ее рывком в воздух и, держа перед собой, начал поворачивать из стороны в сторону, медленно-медленно.
– На красоту сию наложено табу, – мерзким голосом говорил он при этом. – На нее нельзя вешать Христово распятие... Ее уже раз крестом этим вашим загнали на плаху – она свою муку приняла. Эту красоту надо отдать тому, кому она принадлежит, без мучений. Слышишь, Аглаюшка, ты больше не будешь мучиться!
Он резко вытянул руки вверх. На пол с безжизненным стуком упала туфелька....
Вися между потолком и полом, Аглая решила, что лучше не сопротивляться... Юрчик поднатужился, наклонил женское тело... Вырвавшийся талисман с размаху врезал ему острым ребром по носу... Юрчик жалобно заскулил и поставил Аглаю на пол. Она подняла туфлю и изо всей силы въехала точеным каблуком в скулу другу.
– В следующий раз в глаз получишь, – сказала она и села на место.
Юрчик приложил полотенце к ране, обиженно посмотрел на Аглаю и покорно опустился на стул.