Талисман
Шрифт:
— Видишь, как я хорошею? — кривлялась старуха. — Я снова молода, я снова прекрасна, как утренняя зорька, как звезда полуночи! Тра-ла-ла!
Я снова «Прекрасная Сонора», владычица сердец! Тра-ла-ла!
С тихим хихиканьем старуха свалилась на пол и переползала из угла в угол, как змея, не выпуская опустошенной бутылки из костлявых пальцев.
— Скоро придет мой сыночек! — выпевала она. — Мой сыночек, мой красавчик Джурба-Янко! Он увидит нас обеих и удивится, и не будет знать, кто лучше: Заморра или Сабба-Сонора! Хи-хи-хи!
Внезапно мысли старухи приняли
— Ты воровка! — кричала она. — Ты похитила мою красоту! но подожди, подожди, змея!
Я выдавлю твои глаза вот этими пальцами! Я оболью твое прекрасное лицо ядом, который сожжет твою атласную кожу! Я вырву все волосы с твоей головы! Ха!
Старуха, шатаясь, приподнялась и пошла по направлению к Заморре.
Все это время девушка напрягала свои силы, чтобы избавиться от веревки, которой были связаны ее руки. Ей удалось несколько ослабить петли. Когда старуха не видела, Заморра попросту грызла свои узлы, и теперь веревка еле держалась.
Сознание близящейся опасности придало нечеловеческие силы хитане, и, рванувшись, она освободилась от уз. Старуха увидела, что пленница освобождается, и с воплем кинулась на девушку, пытаясь выколоть ей глаза острыми кривыми когтями.
Но Заморра успела уклониться и сильным толчком в грудь сбить с ног ведьму. Сабба, как кошка, злобно фыркая, снова прыгнула на соперницу и уцепилась за нее.
Хитана сознавала, что тут, в хижине, где было так тесно, борьба становится опасной, и кинулась к дверям. Старуха вцепилась в ее платье и волочилась за ней. На площадке перед хижиной Сабба внезапно обвилась, как змея, вокруг тела Заморры. Ее костлявые руки с невероятной силой охватили горло хитаны, и девушка, полузадушенная, упала на землю.
Но, падая, она подмяла под себя старуху.
Отчаянная борьба закипела между двумя женщинами.
Заморра защищала свое право на жизнь. Обезумевшая от действия дурмана старуха хрипела и шипела, извивалась как змея, ее зубы впились в руку Заморры.
Потом обе женщины очутились на краю пропасти.
Миг — и тело Саббы покатилось туда, в пропасть, как ком грязного тряпья, оставляя на росших по скату кустах клочья одежды и пятна крови.
Заморра, шатаясь, постояла несколько мгновений над обрывом. Потом она ринулась в хижину старухи, с лихорадочной быстротой принялась рыться там: она искала оружие.
Прошло еще несколько минут.
И тогда по горным тропинкам, по лесной чаще пронесся призрак: стройная женщина с развевающимися за плечами черными волосами неслась вихрем на белом коне. В ее руке блестел кривой ятаган. За поясом был второй.
Это мчалась по знакомой дороге Заморра, которая думала об одном:
— Спасти Карминильо или отомстить за него, а потом…
Потом — хоть смерть, хоть ад!
Все равно!
IV
Молчали горы, молчал лес. Спал ветер, днем носившийся над горами Эр-Риф. Только море, неугомонное, вечно тоскующее и вечно мятущееся море волновалось и катило к скалистым берегам волны с седыми верхушками. В эту ночь в лесах около
Небо было ясно и чисто. Воздух сух. А в то же время тому, кто находился возле ущелья, казалось, что он ясно слышит шум дождя, шум, производимый дождевыми каплями при падении с небесных высот на сухую листву изнывающего от зноя леса.
И этот шум все нарастал и нарастал.
Незадолго до полуночи при входе в ущелье уже как будто угрюмо рокотал целый поток.
Трое людей брели в это время по почти непроходимой чаще над ущельем.
— Тише! — предостерег один из них остальных товарищей. — Ради всего святого, тише! Враги рядом!
— Что ты видишь, Карминильо? — встревоженно прозвучал знакомый нам голос — голос лакомки-студента из Саламанки, злополучного юриста Педро Альвареса.
— Тишина обманчива, — продолжал Карминильо, — тут все живет. Заморра! А ты, ты видишь?
— Вижу, сеньор, — ответила хитана. — Да, тут все живет. Но это — страшная жизнь, готовая смениться смертью, сеньор!
— Да что вы видите? — с досадой вымолвил Педро. — Не мерещится ли вам попросту что-нибудь? Кругом — ни души.
— Подожди! Кажется, луна поднимается. Сейчас увидишь и ты. Беглецы, сбившись в кучу, сидели на краю обрыва. Под ними
расстилались склоны гор, то совершенно голые и усыпанные камнями, то поросшие кустарниками. Ниже — там смутно виднелось ущелье Гран-Лупо, или ущелье Большого Волка. Это ущелье выходило в лесистую и холмистую долину.
— Ужасно скучная история! — с досадой бормотал Педро. — Нет, ей-Богу, это черт знает что! Все силы земные и небесные вооружились против нас, вступив в заговор.
Я уже позабыл, как завтракают или обедают порядочные люди!
— Ну, друг, эта беда еще не велика, — насмешливо отозвался Карминильо. — Если бы только в этом состояли наши бедствия. А то ведь мы сами с тобой едва не послужили завтраком для льва.
— Не завтраком, а ужином, — поправил товарища Педро. — Ты забываешь, что дело было ночью. Когда Заморра примчалась к нам на помощь, было не больше двенадцати.
Помолчав немного, Педро добавил:
— Собственно говоря, если бы не некоторые посторонние обстоятельства, я, право, сделал бы сегодня же предложение Заморре.
— И что ты предложил бы мне, Педро? — заинтересовалась хитана.
— Руку и сердце! — полусерьезно, полушутливо ответил испанец.
— Мое сердце полно признательности тебе, хитана! Моя душа полна удивления!
Ты девушка, ты нежное существо, цветок, — ты освобождаешься от ведьмы, сбрасываешь ее в пропасть, несешься по дебрям, ухитряешься разыскать наши следы, догадываешься по голосам зверей, где мы находимся, и…
— И вступаешь в единоборство со львом! — вставил Карминильо.
— Как пригодился старинный пистолет, найденный тобою в хламе старухи Зизи-Саббы!
— Ха-ха-ха! — беззвучно рассмеялся Педро. — Нет, это следовало бы записать! Было ли когда от сотворения мира, чтобы кто-нибудь выступал против льва с пистолетом, заряженным не пулей, а дробью?