Таллинский дневник
Шрифт:
– Сегодня наше оружие - перо и живое слово, - говорил Вишневский, призывая нас не только писать, но побольше общаться с людьми, не упускать возможности выступать, читать им свои произведения.
Он изложил свою программу и затем объявил, что оргсекретарем группы назначается Анатолий Тацасенков, у которого есть опыт творческой и организационной работы в редакции журнала "Знамя".
Тарасенков, избалованный писательской демократией, встал и хотел было дать себе отвод, но тут Вишневский не на шутку рассердился и резко оборвал своего друга:
– Здесь не профсоюзное собрание. Приказ
Тарасенков немного опешил, но делать было нечего, и он потянулся к блокноту и карандашу.
Вишневский диктовал задание: каждому члену группы обеспечить личное оружие, противогаз, гранаты, сапоги, теплый жилет. Подготовить комнату для работы машинистки, помещение для связного, определить для писателей места по боевой тревоге, поговорить с начальником отдела боевой подготовки штаба флота, чтобы всех членов группы включили в систему военного обучения.
– Теперь давайте выясним, на каких соединениях вы будете работать. У кого есть пожелания? - спросил Вишневский.
Каждый из нас сказал свое слово, и мы тут же были расписаны по соединениям.
На этом наша первая встреча закончилась.
Затем начались трудовые будни нашей оперативной группы писателей.
Обычно мы отправлялись в части и соединения на неопределенный срок. Собирали материал и часто там же писали статьи, очерки, отсылали их в газеты, на радио и, выполнив свой план, на очень короткое время возвращались в наш боевой "штаб", отчитывались перед Вишневским, встречались со своими товарищами и снова отправлялись туда, где люди жили напряженной боевой жизнью.
Всеволод Азаров и Григорий Мирошниченко подружились с балтийскими морскими летчиками и большую часть времени проводили на аэродромах. Мы узнавали о том, что они живы, лишь по их корреспонденциям о героях авиации, публиковавшимся в газетах за двумя подписями. В эту пору Мирошниченко собирал материал и начинал писать документальную повесть "Гвардии полковник Преображенский" - о замечательном летчике, который в 1941 году наносил первые бомбовые удары по Берлину.
Неутомимый Владимир Рудный находился на Ханко, познакомился там с бригадным комиссаром Расскиным, капитаном Граниным, летчиками Антоненко и Бринько, излазил с десантниками самые далекие и малоизвестные островки, не раз лежал под пулями и снарядами. У него накопился материал, который невозможно было вместить ни в очерки, ни в рассказы. Впоследствии и родилась книга "Гангутцы", получившая признание читателей.
На линкоре "Октябрьская революция" поселился Александр Зонин и писал документальную повесть "Железные, дни".
На базе подплава одной жизнью с подводниками жил Александр Крон, он редактировал многотиражку, ему не нужно было придумывать конфликты, они происходили на глазах у Крона. Вот почему так правдивы и выразительны его рассказы о подводниках, пьеса "Офицер флота", поставленная во многих крупных театрах нашей страны, его роман "Дом и корабль". И повесть "Капитан дальнего плавания" о балтийском подводнике А. И. Маринеско, увидевшая свет уже после смерти писателя.
Боеспособность писательского пера проверялась
Однажды Вишневский вернулся от начальника Пубалта, собрал нас и объявил, что получено задание написать популярную брошюру на тему "Береги оружие!". Срок - одна неделя. Кто берется?
– Откуда мы знаем, как нужно хранить оружие?! - с удивлением воскликнул кто-то из писателей.
Вишневский недовольно нахмурил брови:
– У писателя-фронтовика не может быть слова "не знаем". Боец, придя на фронт, тоже не знает врага, а пройдет недельки две, и он уже бьет немца. Если вы не знаете материал - поезжайте на фронт, посмотрите, как люди обращаются с оружием. Изучите эту тему всесторонне, воспользуйтесь консультацией специалистов, и я уверен - напишете так, что матросы и солдаты будут читать вашу брошюру, как художественный очерк.
Веские и убедительные слова Вишневского победили скептицизм наших товарищей. Через неделю рукопись в двадцать пять страниц лежала на столе начальника Политуправления, а еще через несколько дней она была отпечатана и рассылалась по частям.
...В эти дни мы встретились с Вишневским в Кронштадте. Он подвел меня к карте, висевшей на стене, и стал объяснять обстановку:
– Балтийский флот после Таллина снова активизируется... Наши подлодки угрохали ряд транспортов. На наших минах у Ганге подорвалась на днях немецкая лодка. Скоро будем прощупывать оборону немцев вот на этом участке, - Вишневский показал на район Стрельна - Петергоф.
Мы поговорили о делах и пошли в наш любимый Петровский парк.
Над бухтой - серой, молчаливой - заходит солнце. Тени древних деревьев ложатся на аллеи. Мы останавливаемся у бронзовой фигуры Петра, а под ней на граните высечена надпись: "Оборону флота и сего места держать до последней силы и живота, яко наиглавнейшее дело". Символические слова. Сегодня они для нас звучат приказом...
Смотрим на южный берег Финского залива. Там темно-синий массив Петергофского парка, охваченный пожарами. Зарево полыхает над парком, отблески огня на миг выхватывают из полумрака Петергофский дворец и купол собора.
– Вернемся домой, - говорит Всеволод Витальевич. - Мне нужно еще раз прочитать мое радиовыступление. Завтра я непременно должен быть в Ленинграде.
Всеволод Витальевич собирался на следующий день вылететь в Ленинград на самолете "У-2", но погода испортилась, небо заволокло тучами, и самолеты в воздух не выпускали. Тогда мы вместе решили отправиться на катере.
Сложили вещи в рюкзаки, повесили их за плечи и вышли во двор. Прошли несколько шагов, и тут издалека донесся грохот взрыва. "Везет же, - подумал я. - Весь день было спокойно, и вот, как на грех, началось".
Обстреливались соседние улицы. Комендантские патрули поддерживали порядок и прохожих направляли в подворотни. Глядя уважительно на широкую золотую нашивку бригадного комиссара на рукавах Всеволода Вишневского, патрулирующие нас не останавливали.
Мы ускорили шаг и вышли к будке дежурного по катерам. Дежурный мичман удивился нашему появлению.
– Обстреливают, товарищ бригадный комиссар. Начальник штаба флота по боевому делу собирался и то отставил, а вам подавно незачем рисковать.