Талтос
Шрифт:
Если и существовали мифы и сказания, относившиеся к этой довольно туманной религии, я никогда ничего о них не слышал. Наши богослужения никогда не включали ни кровавых жертв, ни мольбы об умиротворении. Мы устраивали празднования в честь Доброго Бога и славили его в песнях и стихах – и всегда с танцами в кругах. Когда мы танцевали, когда мы рождали детей, мы становились ближе к Доброму Богу.
Многие из этих старых песен до сих пор возвращаются ко мне. Время от времени ранними вечерами я спускаюсь в центр города и гуляю по улицам Нью-Йорка, одинокий среди толпы. Я пою все песни, которые слышал тогда, декламирую стихи, запомнившиеся с
Иногда прохожие в Нью-Йорке поют про себя, или громко бормочут, или болтают, иногда, проходя мимо, заговаривают со мной, что-то напевают, а затем словно уплывают прочь. Другими словами, меня принимают за своего сумасшедшие Нью-Йорка. И хотя мы все одиноки в сумрачном мире города, пение сближает нас друг с другом, пусть даже на те несколько мгновений.
Впоследствии я выхожу из своей машины и раздаю свои пальто и шерстяные шарфы тем, кто в них нуждается. Иногда я поручаю своему слуге Реммику сделать это. Очень часто мы позволяем бездомным провести ночь в вестибюле моего дома, кормим их и предоставляем им постель. Но если вдруг один из них затевает драку с другим – а иногда в ход идет даже нож, – то им приходится выйти прочь, снова на снег.
Ах, но это приводит меня к мысли о другой опасности, существовавшей во время нашей жизни в потерянной земле. Как могу я забыть об этом? Всегда существовали Талтосы, завороженные музыкой и оказавшиеся не в силах освободиться от ее чар. Они могли быть захвачены музыкой других, так что тем приходилось прекращать пение, чтобы освободить их. Они могли быть заворожены собственной песней и петь ее, пока не падали замертво. Они могли танцевать, пока не падали замертво.
Я сам часто попадал под колдовское очарование пения, танцев и сочинения стихов, но мне всегда удавалось пробудиться вовремя: или музыка подходила к своему торжественному концу, или, возможно, я сильно уставал или терял рифму. Как бы то ни было, я никогда не оказывался перед лицом гибели. Равно как и многие мне подобные. Но имели место и смертные случаи.
Каждый сознавал, что Талтос, умирающий в танце или при пении, уходит к Доброму Богу.
Но никто не говорил много по этому поводу. Смерть – неподходящая тема для разговора у Талтосов. Все неприятные вещи должны быть забыты. Это один из наших основных идеалов.
Ко времени катаклизма я прожил долгое время. Но я не знаю, как можно его измерить. Позвольте мне оценить его промежутком от двадцати до тридцати лет.
Катаклизм должен быть полностью отнесен к природным явлениям. Позже рассказывались истории о римских солдатах или пиктах, изгнавших нас с родного острова. Ничего подобного не происходило вообще. В утраченной земле мы ни разу не видели ни одного человеческого существа. Мы не имели представления ни о каком другом народе. Мы знали только самих себя.
Могучий сдвиг земли заставил задрожать нашу страну, и она стала разваливаться на части. Это началось с отдаленного грохотания и с облаков пыли, покрывших всю землю. Гейзеры стали обжигать людей. Озера стали такими горячими, что пить воду из них не представлялось возможным. Земля стонала и день и ночь.
Многие Талтосы погибли. Рыба в наших озерах была мертва, и птицы покинули наши скалы. Мужчины и женщины разбегались во все стороны, стремясь
Наконец, после бесчисленных смертей, все племя принялось строить плоты, лодки, выдалбливать челноки, предпринимать все возможное, чтобы совершить переход на землю зимы. Другого выбора у нас не было. Обитатели нашей земли пребывали в полном смятении, и оно нарастало с каждым днем.
Я не знаю, сколько нас осталось. Я не знаю, скольким удалось спастись. Все дни и ночи люди строили лодки и уходили в море. Умные помогали глупым – это был признак, по которому мы отделяли старых от молодых, – и примерно на десятый день, как помнится, я отплыл вместе с двумя своими дочерьми, двумя мужчинами, которых любил, и одной женщиной.
И это случилось, когда мы уже были в стране зимы… Однажды днем я увидел, что моя родная земля, моя родина, где началась подлинная история моего народа, погрузилась в морскую пучину.
Затем начались наши испытания и наши невзгоды, наши подлинные страдания и выработалась наша первая концепция доблести и жертвенности. Началось все то, что человеческие существа считают священным, что приходит только после трудностей, борьбы и возникшей идеализации блаженства и совершенства, которая расцветает в разуме после того, как рай оказывается совершенно утраченным.
С высокой скалы я видел, как великий катаклизм достиг своего завершения; именно с этой высоты я наблюдал, как земля развалилась на куски и погрузилась в море. Это оттуда заметил я крошечные фигурки Талтосов, тонущих в море. Оттуда увидел я гигантские волны, смывающие основания скал и холмов, и стремительное затопление долин и лесов.
«Злобный Бог торжествует победу», – говорили те, кто спасся со мной.
И впервые песни, которые мы пели, и истории, которые мы рассказывали, преисполнились горькими стенаниями.
Должно быть, был самый конец лета, когда мы оказались на земле жестокого холода. Это была истинная стужа. Вода, ударявшаяся о берега, была столь холодна, что Талтосы, спасшиеся с утраченной земли, падали на землю, теряя сознание. Вскоре мы поняли, что здесь никогда не бывает теплее.
Но истинное дыхание зимы оказалось таким, какое нам даже не могло присниться. Большинство Талтосов, спасшихся с утраченной земли, умерли в первую же зиму. Некоторые оставшиеся в живых принялись яростно размножаться, чтобы восстановить численность гибнущего племени. Но, не имея четкого представления о неизбежном следующем наступлении зимы, многие оказались не готовы к ней – так что гибель Талтосов продолжалась.
Возможно, мы осознали закономерность смены сезонов только на третий или четвертый год.
Но в те первые годы среди нас царили суеверие, бесконечная болтовня и недоумение по поводу изгнания из родных мест. Мы не понимали, почему снег и ветры напали, чтобы убить нас, и гадали, не рассердился ли на нас Добрый Бог.
Склонность к наблюдениям и умение делать различные вещи возвысили меня до положения неоспоримого вождя. Но все племя быстро уяснило, как можно согреваться рядом с еще теплыми тушами мертвых медведей и других крупных животных, а затем воспользоваться благодатным теплом их пушистых шкур. Стало очевидным, что в землянках укрываться лучше, чем в пещерах, ибо там значительно теплее. Используя рога мертвых антилоп, мы смогли выкопать для себя глубокие подземные убежища, а крышами послужили стволы деревьев и камни.