Там, где была тишина
Шрифт:
— Вот что, Буженинов, — сразу же вскочил Дубинка. — Устройте меня на эту машину. Кажется, там в горах я и начну свои гастроли!..
ЯШИН ПРИХОДИТ ПЕШКОМ
— Опять у них драка, товарищ прораб, — заявила Маруся, кладя перед Макаровым листки бумаги, заполненные цифрами. — Ченцов уверяет,
Маруся вскочила и подбежала к окну.
— Да вот они сюда идут в полном составе. Теперь вы уж сами решайте. — Она торопливо пригладила волосы перед застекленным портретом Фрунзе и отошла в сторону.
В контору вошли рабочие обеих бригад. Некоторые подошли к столу прораба, остальные устроились на корточках вдоль стен: лишних стульев и диванов в конторе не было.
Ченцов присел на табурет, освобожденный Марусей, и положил на стол грязный, захватанный руками лист бумаги.
— Вот здесь все записано, — заговорил он, стараясь не глядеть на Солдатенкова. — Можете проверить, товарищ начальник. Чисто цирк! У нас кубометров больше, а знамя у них.
Землекопы из бригады Солдатенкова загудели, но сам бригадир угрюмо молчал.
Макаров взял чистый лист бумаги и начал пересчитывать итоги последних замеров. Ему страстно хотелось, чтобы первенство осталось за Солдатенковым. «Попробуй у него знамя отобрать, — думал он. — Руку зубами отгрызет. Мужик тяжелый, неприятностей с ним не оберешься. И чего это Ченцов вдруг так загорелся?»
Макаров знал заранее, что выкладки Ченцова верны, а все-таки считал и пересчитывал. Нет, у Ченцова получалось больше.
Он так и сказал, обводя жирным кругом последнюю итоговую цифру. Ченцов, посверкивая своими маленькими глазками, победно оглянулся. Бригада его удовлетворенно загудела.
И тогда Солдатенков, до сего времени угрюмо молчавший, вдруг проговорил:
— У нас девять человек было, — произнес он злобно. — Это как же, не учитывается?
И тут всех вдруг словно прорвало.
— А мне-то что? — кричал Ченцов, вскочив с табурета. — У него люди гуляют, а я ответчик?
— Сам виноват! Следи за порядком!
— Отпустил, значит, должен за него выработать!
— Наше знамя, какие тут разговоры!
— На вот, возьми его с маслом!
— Постойте, — поднял руку Макаров, — я что-то тут не пойму. В чем дело?.
— А чего понимать? — поднял на него свои дерзкие глаза молодой бригадир. — Мы не полной бригадой работали.
— Заболел кто, что ли? — спросил Макаров.
— Нет, я Дубинку отпустил.
— Куда, зачем?
— В горы. Там у него земляк какой-то работает у геологов. А машина как раз попутная была. Тоже ведь надо человеком быть. Здесь, в этой глухомани, каждому земляку вот как обрадуешься. Хоть душу отведешь.
Макаров задумался. Это, конечно, меняло дело. Ведь состав бригады мог меняться, и за основу выработки
— Вот что, ребята: это меняет дело. Выработка на одного человека у Солдатенкова остается выше. И потом: давайте договоримся, товарищи. Мы не можем каждый день подводить итоги. Будем это делать два раза в месяц, а может быть, даже раз в месяц, а не то мы здесь из скандалов и ссор не вылезем. Согласен, Ченцов?
Ченцов злобно сплюнул.
— Я им еще покажу кузькину мать, — проворчал он. — Они у меня попляшут.
«Вот же зловредный старик», — подумал Макаров, пробираясь к выходу. Он встретился с сияющими, торжествующими глазами Маруси и усмехнулся: «Радуется девка, ее Сережка опять впереди!»
Уже выходя из конторы, Макаров вспомнил о письме. Его принесли еще утром, и оно лежало на столе. Виктор сразу же узнал почерк на конверте. Письмо было от Юлии. Он несколько раз писал ей, но не получал ответа. Наконец, — это случилось недели две тому назад, — пришла почтовая открытка, в которой мать Юлии сообщала ему, что все письма она переслала дочери в Москву, где та учится на каких-то театральных курсах.
Макаров не успел прочесть письмо Юлии. Он положил его в карман и вышел вместе со всеми.
— Дубинка-то твой вернулся? — спросил он, догоняя Солдатенкова.
— Вернулся, — ответил тот. — Сегодня утром.
— На нашей машине?
— Нет. Попутная какая-то. Кажется, Туркменсеры.
— Что-то нашей машины долго нет, — забеспокоился Макаров. — Еще вчера вечером должна была вернуться.
— Что-нибудь помешало, — попытался успокоить его бригадир. — Как там в горах?
— Да ничего, — замялся Макаров. — Я, признаться, в новом лагере еще не был. Сегодня обязательно поеду.
Они шагали рядом по узкой, окаймленной камышом тропинке, впереди весело и громко переговаривались-землекопы.
— Ну, как, Солдатенков? — спросил вдруг Макаров, искоса поглядывая на бригадира. — Не думаешь отсюда лыжи навастривать?
— Нет, не думаю, — серьезно ответил тот. — Я ведь понимаю — здесь большое дело делается. Трудно, а нужно. Вот закончим дорогу, деньжат немного подзаработаю, тогда и вернусь домой. Учиться поеду. Обязательно учиться буду.
— Это куда же домой?
— Я ведь рязанский, — даже удивился такому вопросу Солдатенков. — Из села Константиновка. У нас Есенин родился, прямо через улицу домишко ихний, как сейчас вижу. — Он тяжело вздохнул. — Какой певучий человек был!..
Макаров очень любил стихи Есенина и многие знал наизусть.
— Вот это здорово, — хлопнул он, по спине бригадира. — Ты нам доклад когда-нибудь сделаешь о земляке, а?
— Ну уж и доклад, — смутился Солдатенков. — Коров, правда, вместе пасли, сухую малину курили.
Они подходили уже к полотну дороги.
— Машина какая-то стоит, — показал глазами Солдатенков. — Видать, начальство приехало.
«Что за начальство?» — думал Макаров, торопясь к небольшому пикапу, стоявшему у дорожного полотна. Он никого сегодня не ждал.