Там, где цветут дикие розы. Анатолийская история

Арен Марк

— А какое твое любимое? — поинтересовался Дэн.

— Ну… Пообещай, что не будешь смеяться, тогда скажу, — смутившись, сказала Кэт.

— Обещаю! — Он серьезно приложил руку к сердцу.

— Ты любишь Клинта Иствуда? — испытующе взглянув на Дэна, спросила она.

— Лучший актер всех времен и народов, — убежденно произнес Даниэл. — Уже в спагетти-вестернах Серджо Леоне он на порядок круче всех, а когда Иствуд начал снимать свои фильмы, вообще рядом некого ставить.

— «Спагетти-вестерн»? Это ты сам придумал? — восхищенно спросила Кэт.

Даниэл с трудом удержался от соблазна приписать себе авторство забавного термина.

— Нет, —

с нескрываемым сожалением ответил он, — читал в истории кинематографа. Но у Леоне он должен был все время оставаться в рамках заданного образа, практически бессловесного. А вот потом уже развернулся. Помнишь его в «Непрощенном»? Как он говорит Джину Хэкмену… — Дэн понизил голос и произнес сквозь зубы: — «Ну да, я застрелил безоружного. Напрасно он ходил без оружия после того, как убил моего друга».

— Конечно, помню, — сказала Кэт. — Только это страшный фильм. Мне больше всего Иствуд нравится в «Мостах округа Мэдисон». Но ты, наверное, терпеть не можешь такие мелодрамы, да?

— Мелодрамы я смогу терпеть только в одном случае, — притворно вздохнув, ответил Дэн.

— В каком же? — заглядывая ему в глаза, спросила Кэт.

— Если они будут нравиться тебе, — рассмеявшись, ответил ей Даниэл.

О чем бы ни заговаривала Кэт, ее взгляды и вкусы настолько совпадали с мнением Дэна, что обоим оставалось только удивляться. Им нравились одни и те же преподаватели и не нравились одни и те же предметы. И она, и он собирали записи Стинга и Фила Коллинза, и оба всегда выключали приемник, едва оттуда начинали доноситься кошмарные звуки немецкого металлического рока. И даже когда Даниэл осторожно заговорил о футболе, Кэт сразу призналась, что на прошедшем чемпионате мира болела не только за Германию, но и за Аргентину — так же, как и он сам!

День пролетел быстрее, чем в иной раз час. Не замечая моросящего дождя, они обошли весь центр, забегая в кофейни и магазины, когда дождь, терявший терпение от их беспечности, вдруг переходил в ливень. Но все, и тем более все хорошее, имеет свой конец. Незаметно подошел конец и этому хорошему дню. Стало темнеть, когда Кэт, взглянув на свои часы, со вздохом сказала:

— Мне пора. Я обещала вернуться к шести.

— Ну что же, пойдем тогда обратно, — с сожалением ответил Даниэл.

Взявшись за руки, они пошли туда, где встретились, когда еще был полдень. Магазин, где Даниэл спрятал свой шлем, уже закрывался. Забежав туда и купив для отвода глаз какую-то мелочь, они вытащили из шкафчика шлем и, перехватив укоризненный взгляд раскусившего их хитрость продавца, со смехом выскочили оттуда. Подойдя к мотоциклу, Даниэл надел на голову Кэтрин свой шлем и опустился в седло. Не успела Кэт поудобнее устроиться на заднем сиденье, как он резко рванул с места, заставив девушку взвизгнуть и крепко ухватиться за себя. Проходивший мимо мужчина неодобрительно покачал головой, а Кэт, придя в себя после секундного замешательства, продолжая держаться одной рукой за Даниэла, другой отчаянно заколотила по его спине. Но Дэну все уже было нипочем. Счастье, переполнявшее его, было столь велико, что требовало выхода. Оно находило его в безрассудных мальчишеских поступках, тем паче что он и был мальчишкой. Мальчишкой, в чьем сердце поселилась любовь…

Не прошло и четверти часа, как они уже были возле ее дома. Кэтрин сняла шлем и, встряхнув головой, распушила копну своих иссиня-черных волос. В этот миг она была так прекрасна, что Даниэл, не отдавая себе отчета, бережно взял в ладони ее лицо и поцеловал в губы.

— Это было не обязательно

делать, и без этого это был лучший мой день, — оттолкнув его и слегка покраснев, сказала Кэт.

— Прости, но я не смог удержаться, как, впрочем, не удержался бы и любой, окажись он сейчас на моем месте, — в знак искренности прижав к груди руки, горячо ответил Даниэл.

— Да я не очень-то приветствую того, что это сделал ты, а уж насчет того, чтобы это сделал бы другой, я не согласна категорически! — смеясь, возразила ему Кэтрин.

— Прости, я сказал глупость. Я тоже категорически не согласен, чтоб на моем месте оказался бы другой, и я согласен с тем, что это лучший день. Я где-то читал, что счастье — это когда у тебя есть кого обнять. Так вот для меня счастье в том, чтобы я мог обнять тебя! — сказал, глядя ей в глаза, Даниэл.

Кэт хотела ему ответить, но в этот момент зазвонил ее мобильник.

— Да, мама, — сказала она по телефону, — я во дворе и скоро буду.

«Как некстати!» — подумал он. И тут же попытался представить себе ее мать. Наверное, эта женщина передала дочери часть своей красоты.

Подумал он и о своей матери. Та, конечно, будет еще долго ворчать, но, увидев Кэт, обязательно полюбит ее. Ведь ее невозможно не любить. Отец тоже, безусловно, одобрит выбор сына. Да, в этом можно не сомневаться. И когда наступит время познакомить Кэт с родителями, Даниэл это сделает без малейшего страха. Гораздо страшнее будет для него явиться к ее родителям. Но он и с этим справится. «В конце концов, — размышлял он, любуясь Кэт, — это неизбежно, и все счастливые семьи создаются одним и тем же способом — через страх. Все боятся сделать первый шаг к знакомству потому, что он может оказаться последним. Все боятся чужих родителей потому, что те могут все разрушить. Но если не преодолеть страх, так и останешься одиноким. Какое счастье, что я все-таки нашел тебя, милая…»

— Мне пора, — вздохнув, сказала Кэтрин, закрыв свой телефон.

— Ну что ж, тогда — до завтра? — спросил ее Дэн и тут же подумал, что мог бы и не спрашивать. Ведь завтра воскресенье, и они, конечно, встретятся вновь. Будут гулять по городу, находить все новые и новые общие черты, и он вновь и вновь будет наслаждаться лучистым светом ее изумрудных глаз…

— Нет, завтра не смогу, — вернул его на землю голос Кэт.

— Почему? — удивленно спросил Даниэл.

— Мы с мамой завтра улетим в Стамбул, — ответила Кэт.

Даниэл почувствовал во рту солоноватый вкус беды, похожий на вкус крови или словно ему дали лизнуть медную монету…

— В Стамбул? — переспросил он охрипшим вдруг голосом. — Зачем в Стамбул?

— У дедушки день рождения, — ответила ему Кэт.

— А почему он празднует его в Стамбуле? — слыша свой голос словно со стороны, спросил ее Даниэл.

— Да потому, что он там живет, — рассмеявшись, ответила Кэт, которую начало забавлять столь искреннее недоумение Дэна.

— А почему твой дедушка живет в Стамбуле? — надеясь на чудо и едва ворочая одеревенелым языком, вымолвил он.

— А где же ему жить, если он турок! — удивляясь непонятливости Дэна, ответила Кэт.

— Так… ты… турчанка? — упавшим голосом еле слышно спросил он.

«А завтра в нашем доме станет хозяйничать Зульфия!» — прозвучал в его ушах возмущенный голос матери.

— Да, я турчанка. По маме — да, а по отцу я немка, — меняясь в лице и с тревогой в голосе, словно предчувствуя, что сейчас произойдет непоправимое, ответила Кэт.

Она отступила на шаг и, заглядывая Даниэлу в глаза, спросила: