Там, где горит земля
Шрифт:
— Хотите помолиться и благословить на бой? – проницательно спросил комбриг.
— Увы, не могу, – с неподдельным огорчением сказал служитель церкви. – Даже случайно проливший кровь священник должен быть запрещён в служении. Он не может оставаться совершителем церковных таинств. А я проливал не единожды и сознательно. Но произнести речь все равно надо, полезно для морали, да и вообще так на бой идти легче.
— Ладно, — быстро решил Зимников. – Будет вам обращение к бригаде по радио. Но только быстро.
Из тревожного чемоданчика
— Но это ведь…
— Да, это оно. Началось. Уезжайте немедленно. Мне будет спокойнее, если вы… ты будешь хотя бы в паре сотен километров восточнее. Оставь свой адрес, настоящий. Когда все кончится, я напишу, я найду тебя, обязательно.
Носимую экипировку довершил тяжелый металлический контейнер для шприца и пузатая бутылочка темного стекла с этикеткой «Liquor contra shock concentratum App: 5–10 cl intravenosum» [1]
Из брезентовой сумки была извлечена антигазовая маска, тщательно осмотрена и убрана обратно.
— Господин Кларк, держите госпиталь в кулаке, ни в коем случае не распыляйте.
— Но ведь радиологическая помощь может понадобиться многим!
1
*«Жидкость противошоковая концентрированная. Применять: 5–10 мл внутривенно»
— Стараясь помочь всем сразу, вы не поможете никому. Если последует… Когда последует атомный удар, коли в течение тридцати минут от меня не последует никаких указаний, выдвигайтесь в сторону «гриба» и разворачивайтесь в ближайшей зоне, безопасной от осадков. У вас будет много работы.
После некоторого колебания Александр достал из дорожного саквояжика старую потертую кобуру. Почти двадцать лет назад выпускник «Пироговки» купил, потратив все месячное жалование, морской «люгер», не уставной, но разрешенный к ношению. Первые два месяца оружие носилось везде, а затем на долгие годы было отправлено в багаж – пистолет вечно мешал, оказался тяжел и совершенно бесполезен для военного медика. А теперь, может, пригодится. Пусть будет рядом, с ним спокойнее.
Щелкнули замки чемодана. Поволоцкий вдохнул и выдохнул, привычным движением провел ладонью по бороде.
Пора.
— Друзья мои… Хотел бы я обратиться к вам как божий человек, но сие не в моей власти, и вам ведомо — почему. Поэтому я буду говорить не как отец Афанасий, диакон, а как квартирмейстер по водному снабжению и артиллерист, ваш собрат по оружию. Много вас, самых разных возрастов, национальностей и прочих разных качеств и природных различий. Но в конце концов все люди делятся на тех, кто верит в Бога, и тех, кто не верит.
Первым я скажу так. Неважно, кто вы, откуда пришли и какими грехами отяготили свою совесть. Против нас те, кто давно продал душу дьяволу
Атеистам же я скажу так. Неважно, верите вы в посмертную жизнь или нет. Для вас она все равно есть, вы продолжите себя в жизнях ваших родных, близких. Вы обретете бессмертие в памяти ваших детей и соотечественников, тех, кого спасете от убийц. В памяти тех, кто будет жить вашими усилиями, вашим героизмом и храбростью.
И ещё. Я знаю, среди вас много тех, кто уже ни во что не верит, кто хочет только мстить за тех, кого потерял. Вам я скажу так. Наш час настал, и лучшей возможности желать не приходится. Наш враг силен и многочисленен, обещаю, его хватит на всех.
Глава 21
— Вам необходимы изоляция, отдых и хороший, продолжительный курс сердечного лечения! – старый кардиолог, забыв, с кем говорит, едва ли не тряс кулаком перед носом Его Величества. – Два года в режиме непрерывного стресса, без выходных, отпуска и нормальной профилактики! У вас изношено сердце, его нужно лечить или просто менять! К счастью, уже давно есть соответствующие методики и приемы.
Константин раздраженно взглянул на плотно закрытую дверь небольшого медицинского кабинета. За ней открывался короткий коридор, который вёл в дублирующий зал оперативно–штабного отдела Генштаба. Туда сходилась вся информация о положении дел на фронтах, обновляемая в режиме реального времени с помощью как традиционных карт и стендов, так и новейших световых столов, визографических экранов и электронных форматоров. Назойливое гудение доктора проходило мимо сознания, как естественный, природный шум
— Ещё несколько дней в таком ужасном режиме и вас может свалить инфаркт! – возопил медик, поняв, что высокопоставленный пациент его не слушает.
Константин досадливо поморщился, застёгивая рубашку, кожа на груди, казалось, все ещё хранит холодок стетоскопной мембраны. Боль за грудиной ослабевала, отодвигалась на задний план, но не спешила уходить.
— Пожалуйста, — уже просил кардиолог. – Вы уже не молоды, ваш организм, выражаясь обыденным языком, очень сильно износился за время… военных действий. У вас тахикардия и очень скверные шумы в клапанах. Это верный предвестник очень, очень больших неприятностей. Я понимаю, вы не согласитесь на трансплантацию сейчас и в ближайшее время. Но вы должны меньше работать и больше отдыхать, иначе не поможет никакая медицина!
— Я вас понимаю, — сказал Константин, надевая пиджак. – Но поймите и вы, сейчас в моем положении худший стресс – изоляция от новостей. Я должен исполнять свои обязанности.
— Да вы умрете в процессе! – не выдержал медик, безнадёжно взмахнув руками. Он забегал по белому кабинету, с неожиданной для своего возраста ловкостью лавируя между приборами, письменным столом и кушеткой. – Просто и банально умрете, в крайнем случае будете лежать полутрупом под капельницами и со шлангами в груди!