Там, где нас нет. Время Оно. Кого за смертью посылать
Шрифт:
– Я скоро, – сказал богатырь. – Ты не думай, я обязательно вернусь… Ты откроешь глаза, а я уже тут…
– Колобок, береги батюшку. Батюшка, береги Колобка, – прошептали Ляля и Доля. Жихарь поцеловал всех и вышел. Что бы ни ждало его на следу Беломора, он решил без победы домой не возвращаться. Так жить никакого сердца не хватит.
…Демоны, как и водяники, не умельцы ходить по земле – крылья мотаются за спиной и мешают сохранять равновесие. Демон Костяные Уши еще и пригнулся к самой траве, громко сопел, принюхиваясь. Время от времени он поверял себя с помощью портянки. Хвост его
Да и сам Жихарь то и дело себя осаживал, чтобы не сказать какую–нибудь глупость вроде: «Ищи, ищи! Умница!» Демон то и дело запинался за всякие корневища и утыкивался рылом в землю. Потом Жихарь и Сочиняй по очереди просто тащили его на руках с наклоном вперед, как слепец палку. Бедный Монах и Яр–Тур молча шли сзади. Помалкивал и Колобок – видно, его на ремнях убаюкало. Уже начало вечереть.
А ведь можно просто–напросто сбежать во Время Оно, думал богатырь. Место в развалинах он запомнил, заклинание тоже. Забрать семью и податься туда.
Там–то наверняка все по–прежнему. Живут, а потом умирают. Иаков всегда приютит, да и в Вавилоне ему рады будут… Нет, в Вавилоне вряд ли, Вавилон они ограбили так, что за тысячу лет не забудется… Но жарко там, в песках, и водоносного платка больше нет. И друзей старых нет. Яр–Тур туда наверняка не пойдет, он сказал, что вернется в Камелот в любом случае. А в Столенграде люди станут ждать. Потом забудут, кого и чего ждут, по том даже имен своих не вспомнят. Высохнут до костей и будут бессмысленно бродить по улицам…
– Спишь, человек полосатый! – гаркнул Демон. – Пенек!
– Ой, прости! – очнулся Жихарь и понял, что пенек вовсе не он, а настоящий пенек – об него и стукнулся Демон.
Они шли через осыпавшийся ельник. Над самыми верхушками голых деревьев висела Луна, идущая на ущерб. А в Нави она была полная…
– Все, – сказал Демон. – Пришли. Ставь на лапы.
Перед ними едва возвышался холмик, закиданный ветками. Но хвоя давно опала, под ней обозначились доски, и стало понятно, что это всего–навсего землянка.
Жихарь толкнул дверь. Она была заперта изнутри. Значит, не выходил оттуда неклюд.
Богатырь отошел, чтобы с разбегу вышибить дверь, но Сочиняй–багатур опередил его – поковырялся кинжалом да открыл засов.
– Прощайте, – сказал Демон. – Сынам эфира нельзя под землю.
Жихарь хотел ответить ему что–нибудь хорошее, но суровый дух изгнанья резко взметнул крыльями хвою и через мгновение уже обозначился густой черной тенью на лунном диске.
– Сынам эфира нельзя, – сказал богатырь. – А вот я, как проклятый, как рудокоп, из–под земли не вылажу. То Бессудная Яма. То Адские Вертепы. То вавилонские темницы. То курган–могила.
– Земля символизирует материнское чрево, – зевая, сказал Колобок. – А также хтонический мир, населенный чудовищами…
Вниз уходили земляные ступеньки. На досках двери с обратной стороны был грубо намалеван знак – красная стрела, указывающая на белый серп.
– Если я что–нибудь понимаю в символике, – сказал король Яр–Тур, – то этот подземный ход ведет на Луну…
ГЛАВА
– Я видел… я видел: на хромом зайце ехал бородатый старик без макушки, шибко, шибко, шибко, оставил свою гору, оставил чужую, оставил сорочью гору, оставил снежную и переехал за ледяную, и тут сидел другой старик с белою бородой и сшивал ремнями дорогу, а с месяца свет ему капал в железный кувшин.
«И на Луне, поди, люди живут», – думал Жихарь. Он шел впереди, а Колобок, наклонившись вперед, освещал фонариком дорогу: отрабатывал свое участие и бесплатную езду на богатырской шее.
Ход был узкий и низкий, не укрепленный, земля влажная и тяжелая. Жихарю и Яр–Туру приходилось нагибаться, потому что даже Лю Седьмой и Сочиняй–багатур то и дело чиркали макушками по потолку, и каждый раз все замирали и останавливались в тревожном ожидании – не осыплется ли земля спереди или сзади.
Понятно, что не Индрик–зверь прокладывал этот ход – походил он скорее на подкоп из темницы.
Особенно неуютно было Сочиняю, привыкшему к степным просторам.
– Там должно быть все, необходимое для жизни, – утешал спутников Бедный Монах. – Там встретит нас лунная богиня Гуань–Инь, проведет во дворец, а священный заяц поделится содержимым своей ступки – толченой травой бессмертия…
– Как–нибудь приспособимся, – сказал Жи–харь. – Человек везде приспосабливается. Даже нежить – и та на чужбине умеет устроиться…
– Да, уж эти ребята нигде не пропадут! – засмеялся Колобок. – Мне давеча рассказывал домовой, что после твоей свадьбы несколько многоборских Банников, у которых еще своей бани нет, а работают они на подхвате у старших, увязались за королем, решив поискать счастья в Туманном Альбионе…
– Сэр Хонипай, никто за мной не увязывался! – воскликнул Яр–Тур. – Если бы я кого и взял с удовольствием, так это сэра Окула, но он остался верным своему повелителю…
– Вы, ваше величество, захватили с собой березовый веник, – пояснил Колобок.
– Да, Мерлин просил меня привезти несколько многоборских диковин…
– Вот они в венике и устроились – много ли им места надо, – продолжал Гомункул. – Ну, приехали. Кругом все чужое – эльфы, гоблины, лепрекуны, феи, сиды… Народ гордый, чопорный, на ваших смотрят свысока. Ни в один клуб не записывают, на чашку чая не зовут. Кличут нежелательными иностранцами. Самое неприятное – что жить негде, не складывают тамошние жители баньки, не знают такого искусства, моются изредка…
Яр–Тур закашлялся.
– Достойный Гомункул, я, конечно, признаю, что Логрия при мне далека была от совершенства, – сказал он. – Тем не менее в Камелоте любой путник имел возможность получить бочку горячей воды для омовения после долгой дороги и кровавых подвигов. Я сам стоял у входа в Зал Круглого Стола и проверял чистоту рук и ногтей у рыцарей. Иногда в такую бочку удавалось запихать даже сэра Белианса Надменного. Для этого кому–нибудь из рыцарей приходилось вызвать его на поединок. Если сэр Белианс проигрывал, он погружался в воду без всяких возражений… Не надо представлять моих подданных дикарями!