Там, где нет тебя
Шрифт:
Он не успел взяться рукой за ручки калитки, как дверь распахнулась и та, что не давала спокойно дышать и спать, сама шагнула ему навстречу.
— Привет, — уголки губ легко дрогнули, а потом её лицо затопила такая широкая и теплая улыбка, что у Влада сбилось дыхание от нереальности происходящего.
Она улыбалась ему радостно, беззаботно, без тени фальши и притворства, словно никого другого не была так счастлива видеть в этот момент, как его.
Влад смотрел на нее, и скрытое ликование, словно накатывающие морские волны, плескалось в груди. И тысячи разных слов, которые он так долго в себе
— Привет, — Влад сглотнул, прочищая пересохшее горло. Как же тяжело даются слова и каждый жест. Как же хотелось дотронуться до нее.
Осторожно. Кончиками пальцев почувствовать бархатистость нежной щеки. Притянуть к себе и прижаться губами к волнистым прядям волос прилипших ко лбу. А потом просто стоять, слушая пение птиц, шелест листвы, пульс жизни и голос собственного сердца, которое словно сошло с ума и просто захлебывалось в бешеном ритме. — Ну что, побежали?
Аня вдруг нахмурилась, словно что-то вспомнила, а потом вытаращилась на Влада своими огромными глазищами.
— Ты ведь ночью только прилетел… — то ли спрашивала, то ли утверждала она.
— Ну да, — напрягся Влад, не совсем понимая, что происходит.
— Шестнадцать часов перелета — и ты собрался бегать? — тонкие брови осуждающе сошлись на переносице. — Ты хоть представляешь, какая это нагрузка на сердце?
Влад забыл, что нужно дышать. Он спит и не может проснуться. Она что, правда переживает за его сердце?
— У меня очень крепкое сердце, — не замечая, что совершенно по-идиотски улыбается, произносит он, жадно впитывая каждую черточку на её лице.
— Вольский, тебе сколько лет? — тон её становится вдруг поучительно-вредным, а лицо — как у Лерки, когда она собирается его за что-то отчитать.
— Тридцать три, — рвано выдыхает он, не отводя взгляда от её сверкающих глаз.
— А такое впечатление, что три. Я, конечно, может, и не разбираюсь в спорте, но имея маму-врача, точно знаю, что такие нагрузки очень вредны для сердца. Учитывая разницу во времени, ты вообще должен был спать.
— Не спалось, — попытался оправдаться Влад.
— А ел ты когда последний раз? — почему-то спрашивает она.
— Не помню, — Влад впадает в ступор, понимая, что так спешил к ней, что действительно не помнит, когда последний раз ел.
— Пойдем, — она открывает калитку и останавливается, ожидая, что он последует за ней.
— Куда?
— Кормить тебя буду.
И опять бестолковая улыбка предательски ползет от уха и до уха.
— Блинчиками? — спрашивает он, хотя ему абсолютно все равно, даже если она даст ему хлеба с чаем. Лишь бы только рядом с ней.
— Нет, — она неожиданно лукаво улыбается. — У меня сегодня мясо и лазанья.
— Фантастика, — жалобно выдыхает Влад, чувствуя, что на самом деле чертовски голоден. А потом, поднимаясь за ней по лестнице и глядя на её ладную фигурку в обтягивающей футболке и лосинах, вдруг понимает, что тот, естественный голод, ничто в сравнении с этим — животным, который сейчас так настойчиво и невыносимо скрутил его тело изнутри.
А
Кухни вдруг становится так мало, как и воздуха в легких, и стоит посмотреть на нее, болезненная навязчивая идея лезет в голову. Впиться в эти влажные губы и сойти с ума, проваливаясь в бездну таких непостижимых чувств. Задрать эту унылую футболку, добравшись до теплого бархата её кожи, а потом целовать: ненасытно, долго, мучительно, запоминая её вкус, запах и ощущение собственных губ на её теле.
— Тебе плохо? — прохладная ладонь легким перышком ложится на его лоб и Влада начинает бить мелкий озноб.
— Не двигайся. Постой так, — он накрывает её руку своей и закрывает глаза, боясь пошевелиться, потому что если она сделает еще один шаг, он просто не сможет себя сдержать. Набросится на нее и все испортит. — У тебя такие прохладные руки, — шепчет он. — Так хорошо.
— У тебя что-то болит? — испуганно вздрагивает она.
— Голова гудит, — врет он, восстанавливая сбившееся дыхание.
— Может, таблетку?
— Не надо, — Влад легонько сжимает тонкую ладошку, а потом, медленно спустив её по своему лицу, целует в самый центр, чувствуя, как она начинает дрожать. — Спасибо, мне уже лучше, — он неохотно отпускает её руку из своего плена, потому что дольше нельзя. Иначе его пугливая птичка вспорхнет и улетит. — Ну, и где мое мясо и лазанья? — он пытается казаться расслабленным и непринужденным и, кажется, у него получается.
Она смотрит на него, потерянно прижимая к груди ладонь, которую он поцеловал, потом, словно очнувшись, суетливо накладывает ему в тарелку что-то пахнущее так потрясающе, что рот мгновенно наполняется вязкой слюной и желудок корчится в жалобных судорогах.
— Боже, как вкусно, — наверное, стыдно так себя вести, но Влад не может оторваться от еды и только изредка бросает на сидящую напротив Аню виноватый взгляд.
Она подпирает голову ладошками, с тихой улыбкой наблюдая, как он быстро и жадно поглощает пищу, и Влада вдруг до самых кончиков волос прошибает ощущение нереального счастья. Такого простого и понятного, как этот солнечный свет, льющийся в окна, дымящаяся чашка горячего чая и сидящая рядом любимая женщина, согревающая душу светом своих каре-зеленых глаз.
— Тебя отвезти на работу? — ворочая непослушным языком, спросил Влад. Оказывается, и у его человеческих возможностей был свой максимальный предел. Сильный тренированный организм не успев адаптироваться к разнице во времени получил жесткий нокдаун от её потрясающей лазаньи, и теперь, лениво растекся по стулу, совершенно не желая себя поднять.
Уходить не хотелось. Совсем. Ужасно хотелось её обнять. Уткнутся лбом в её теплое, уютное тело и сидеть так — закрыв глаза, наслаждаясь каждым вздохом и ускользающим сквозь её тонкие пальцы мгновением. А еще спать… очень хотелось спать. И чтобы она — рядом. Просто прижаться к её щеке и видеть сны, наполненные её запахом, дыханием, пульсом.